"Дмитрий Балашов. Вечер столетия (Святая Русь, #7) [И]" - читать интересную книгу автора

Федор надолго припал устами к руке Сергия, и опять он был маленьким
Ванюшкой, который когда-то просил отца отвести его в монастырь к дяде
Сереже, обещая делать все просимое и потребное, не боясь и не чураясь ни
болящих, ни усопших... Выдержал ли он искус? Исполнил ли давешнее детское
обещание свое? И вот теперь наставник вновь призывает его к подвигу!
Благослови меня, отче, перед трудной дорогой!
А Сергий, проводив Федора, продолжал сидеть недвижимо, прикрывши
глаза. Думал. Все было правильно! Русскую церковь не можно было оставлять
убийце, сребролюбцу и взяточнику, способному погрузить в угнетение духа
всю митрополию. Русский народ еще недостаточно тверд в вере, чтобы
подобные иерархи не способны были ему повредить! Ожесточев ликом, он
открыл глаза. Все было правильно! И он, некогда предсказавший смерть
Митяю, теперь разрешил войну противу его убийцы. Ради Киприана? Нет! Ради
единства русской митрополии. Ради единства Руси! Ради того, чтобы
пронырливые латины не двинули киевских и галицких русичей на русичей
Владимира и Москвы. Ибо только так, в раздрасии, и возможет погинуть
Русская земля. Единую, ее не победить никоторому ворогу. Время неверия и
тьмы, время угнетения духа кончается, кончилось! Осклизаясь, падая и вновь
подымаясь с колен, Русь идет к новому подъему своего величия и славы. И
он, Сергий, мысливший, что мир с Олегом Рязанским будет последним мирским
деянием его перед близкой кончиной, должен, обязан вновь препоясать чресла
свои на брань. Тем паче что князь Дмитрий не понимает сего и не приемлет
Киприана. И потому труднота нынешнего деяния возрастает многократно. И
его, Сергия, возмогут заклеймить како смутителя и даже отступника
заповедей Христовых. Но... Никто же большей жертвы не имет, яко отдавший
душу за други своя!
Он пошевелился в креслице, намереваясь встать. На монастырской
звоннице, призывая к молитве, начал бить колокол.


В Ростове Федор пробыл не более двух месяцев. Навел порядок в
епископском каменном тереме и в книжарне, переменил двух наставников
богословия в Григорьевском затворе, стремительно объехал немалое число
сельских храмов, всюду строжа и наставляя, наводя страх на сельских
батюшек, что за огородами и скотиной, за сбором яиц и пирогов с прихожан
почти позабывали о службе, и, метеором промчавшись по своим новым
владениям (даже на то, чтобы побывать в родовом селе дедовском, ныне почти
запустевшем, не нашлось времени), укатил в Москву.
Осень обрызгала ранним золотом сжатые поля и березовые колки. Алые
пятна кленов, черлень осин и вырезной багрец черных рябин испестрили
зеленую парчу леса. С пологих холмов открывались цветастые дали с темными
островами хвойных боров, и так прекрасна, так хороша была родная земля,
что у Федора временами сладко замирало сердце, и далекое пышноцветье
Византии уже не вспоминалось, как иногда, райским садом, но лишь пылью и
вонью улиц своих да запахом гниющих водорослей на берегу виноцветного
Греческого моря...
В Москве Федор узнал о снаряжающемся владычном обозе в Нижний.
Доверяться владычной почте было нельзя, но тут острая память напомнила ему
о давнем сватовстве к Тормосовым вдовы московского послужильца...
Федора... Никиты Федорова, ну конечно! Не ее ли сын Иван ныне началует