"Владимир Николаевич Балязин. За светом идущий [И] (детск.)" - читать интересную книгу автора

к его губам - тонким и бесцветным. Мужичок чуть пригубил вина - будто поутру
после свадьбы с травы росы выпил, прикоснулся к губам рукавом рубахи.
Проговорил распевно: - Доброе вино, сладкое. Пей, добрым людям товарищ.
И Тимоша - неизвестно почему - враз покорился его тихому голосу, от
которого иного, кажется, бросило бы в сон, ан нет - все кругом слушали так,
словно райская птица пела: со вниманием и всевозможным умилением.
Тимоша, скосив глаза на мужичка, выпил один глоток, другой - все вокруг
в лад захлопали в ладоши, загомонили складно:
- Доброе винцо, погляди донцо, и мы все люди донные, добре упоенные!
Тимоше вдруг стало покойно и радостно: вино и впрямь было добрым - не
пивал слаще - и привечали его, как равного, донные люди, мужики да бабы, -
пройди свет, изведавшие все до дна. Ему захотелось не ударить в грязь лицом
- предстать перед ними этаким бывальцем из тех, что не дома сидят, а и на
людях говорят.
И Тимофей, осушив ендову до дна и еще ничего не почувствовав, поясно
поклонился мужичку в лапотках и произнес вежливо:
- Благодарим за угощение!
- Молодец! - воскликнул мужичок. - Знает, кому кланяться, кому челом
бить! - Поглядев на притихших питухов, сказал: - А кто иной вежеству не
учен, и тому - где пень, тут челом; где люди - тут мимо; где собаки дерутся
- говорит: "Бог помощь!"
- Так ведь мы, господин, читать-писать не горазды, а твоей милостью
пряники едим писаные, - сладко пропела простоволосая, большеглазая молодуха.
И с немалым лукавством добавила: - А вели, милостивец, вежливому человеку
грамоту свою изъявить.
Мужичок шутливо ткнул молодуху в бок и сморщился лицом - засмеялся.
- А ну-ко, голубь, чти, што на донце у ендовы написано.
Тимоша повернул пустую ендову, громко прочел:
- "Век жить, век пить!"
- Так-то, голубь, - проговорил мужичок и в другой раз сморщился
личиком.
- А ну, чти еще! - И ткнул перстом в стенку ендовы.
- "Пить - умереть, не пить - умереть; уж лучше пить да умереть!" - И
рядом: - "И пить, и лить, и в литавры бить!" - Тимоша прочел все громко,
внятно, истово, как на клиросе стоял.
- А верно ли то сказано? - спросил хозяин.
- Доброе дело - правду говорить смело. И ты за то меня, Леонтий
Степанович, не суди.
- Ох, прыток, вьюнош, - снова засмеялся мужичок. - Нешто мое
имя-отечество у меня на лбу написано?
- Не колдун я, угадчик. Живу - на людей гляжу. И не просто так гляжу, а
со смыслом. И всякого человека стараюсь распознать: каков есть? Вот и на
тебя поглядел - и понял: не простой ты человек - добрый: хоть бы сермягу
тебе носить, а доброродства твоего от глаза не скрыть.
Леонтий Степанович от удовольствия аж зажмурился. И не заметил, что
Тимоша на вопрос не ответил, обошел его хитростью.
- Ладно, ладно говоришь, вежливый человек. Чую я - быть тебе добрым
людям товарищем, подлинно. А теперь пожалуй-ка за стол.
И хозяин, обняв Тимошу за плечи, пошел впереди прочих к свечам, к
ендовам и чарам, к блюдам и всяческим брашнам, а за ними, ударяя в такт