"Оноре Де Бальзак. Покинутая женщина" - читать интересную книгу автора

сильно, слишком многим жертвовала или была слишком требовательна - не
знаю. Несчастье многому меня научило. Сперва я обвиняла, но теперь я
готова признать одну себя преступной. Приняв вину на себя, я простила
того, кого обвиняла. Я не сумела удержать его, и судьба жестоко наказала
меня за это. Я умею только любить: разве можно думать о себе, когда
любишь? Я была рабыней, а мне надо было стать тираном. Тот, кто поймет
меня, может меня осудить, но не откажет мне в уважении. Страдания научили
меня: я не хочу еще раз быть покинутой. Не понимаю, как я еще жива, как я
могла перенести все муки первой недели после такого крушения, самого
ужасного в жизни женщины. Нужно было прожить три года в одиночестве, чтобы
обрести силы говорить о моем горе, как я сейчас говорю с вами. Агония
обычно кончается смертью, а это была настоящая агония, сударь, только она
не привела к могиле. Да, я немало выстрадала!
Виконтесса подняла свои прекрасные глаза к карнизу, которому,
несомненно, доверила то, что не полагалось слышать постороннему человеку.
Карниз - это самый кроткий, самый преданный, самый дружественный
наперсник, какого только может найти женщина, когда она не смеет взглянуть
на своего собеседника. Карниз будуара имеет весьма серьезное назначение.
Разве это не исповедальня - только что без духовника? В ту минуту г-жа де
Босеан была красноречива и прекрасна, - следовало бы сказать, кокетлива,
если бы уместно было подобное выражение. Возводя между собой и любовью
неодолимые преграды, доказывая их необходимость, она тревожила все чувства
мужчины; чем недоступней становилась цель, тем желанней она была. Наконец
г-жа де Босеан перевела взгляд на Гастона, погасив блеск в глазах,
вызванный памятью о пережитых страданиях.
- Согласитесь, что я должна оставаться равнодушной и одинокой, -
спокойно заключила она.
Гастон де Нюэйль почувствовал непреодолимое желание упасть к ногам
этой женщины, прекрасной в своем благоразумном безрассудстве, но он боялся
показаться смешным; он обуздал свои восторги и отогнал свои мысли, он
опасался, что не сумеет выразить их, да еще и встретит жестокий отказ или
насмешку, боязнь которой леденит самые пылкие души. Борьба чувств, которые
он сдерживал, когда они так и рвались из его сердца, вызвала у него
глубокую боль, хорошо знакомую людям застенчивым и честолюбцам, всем, кто
часто принужден подавлять свои порывы. Однако он не мог побороть себя и
нарушил молчание, произнеся дрожащим голосом:
- Разрешите мне, сударыня, дать волю самому большому чувству, какое я
испытывал в своей жизни, признаться в том, что вы заставили меня пережить.
Вы возвысили мою душу! У меня одно желание - посвятить вам всю свою жизнь,
чтобы вы забыли свои несчастья, любить вас за всех тех, кто вас ненавидел
или оскорблял. Но мое сердечное излияние так внезапно, что вы вправе быть
недоверчивой, и я должен был бы...
- Довольно, сударь, - прервала его г-жа де Босеан. - Мы оба зашли
слишком далеко. Я хотела смягчить мой вынужденный отказ, хотела объяснить
вам его печальные причины и вовсе не добивалась вашего поклонения.
Кокетство пристало только счастливой женщине. Верьте мне, мы должны
остаться друг другу чужими. Потом вы поймете, что нельзя связывать себя
узами, которые неизбежно когда-нибудь оборвутся.
Она слегка вздохнула, лоб ее прорезала морщина, но тотчас же он снова
стал безупречно ясным.