"Оноре Де Бальзак. Дело об опеке" - читать интересную книгу автора

деревьев покрылись пыльным налетом времени, словно остывшей сажей. Дом
состоит из двух частей, расположенных под прямым углом, и выходит окнами в
сад, сдавленный двумя соседними домами старинной стройки, облупившимися и
грозящими обвалом. Каждый этаж являет взору причудливые образцы изделий
жильцов. На длинных шестах сушатся огромные мотки окрашенной шерсти, на
веревках ветер треплет выстиранное белье, чуть повыше на досках красуются
свежепереплетенные книги с разделанными под мрамор обрезами; женщины поют,
мужчины насвистывают, дети кричат, столяр распиливает доски, из мастерской
медника доносится скрежет металла - здесь собраны все ремесла, и от
множества инструментов стоит нестерпимый шум. Внутри этого прохода,
который нельзя назвать ни двором ни садом, ни подворотней, хотя он
напоминает и то, и Другое, и третье, поднимаются деревянные арки на
каменных цоколях, образующие стрельчатые своды. Две арки выходят в садик,
две другие, что напротив ворот, открывают вид на лестницу с дрожащими от
ветхости ступенями и затейливыми железными перилами, некогда
представлявшими чудо слесарного мастерства. Двойные входные двери квартир,
с засаленными, побуревшими от грязи и пыли наличниками, обиты трипом и
усажены в косую клетку гвоздиками со стершейся позолотой. Это обветшалое
великолепие говорит о том, что при Людовике XIV здесь жил либо советник
парламента, либо духовные лица, либо какой-нибудь казначей. Но следы былой
роскоши вызывают лишь улыбку, так наивно кажется это противоречие прошлого
и настоящего. Г-н Жан-Жюль Попино жил на втором этаже, где из-за узкой
улицы было еще темнее, чем это бывает в нижних этажах парижских домов. Это
ветхое жилище знал весь Двенадцатый округ, которому провидение даровало в
следователи Попино, как оно дарует целебные травы для врачевания или
облегчения недугов.
Теперь постараемся набросать наружность человека, которого
рассчитывала обольстить маркиза д'Эспар. Как полагается судье, Попино
одевался во все черное, и такой костюм делал его смешным в глазах людей,
склонных к поверхностным суждениям. Человеку, ревниво оберегающему
собственное достоинство, к чему обязывает подобная одежда, приходится
постоянно и тщательно о ней заботиться, но наш милейший Попино был
неспособен соблюдать необходимую при черном костюме пуританскую
аккуратность. Его неизменно поношенные панталоны как будто сшиты были из
той жиденькой материи, которая идет на адвокатские мантии, и из-за
присущей ему неряшливости вечно были измяты; вся ткань пестрела
беловатыми, порыжелыми и залоснившимися полосами, что говорило или об
отвратительной скаредности, или о самой беспечной нищете. Грубые шерстяные
чулки спускались на стоптанные башмаки. Сорочка пожелтела, как обычно
желтеет белье от долгого лежания в шкафу, что указывало на пристрастие
покойной г-жи Попино к запасам белья: следуя фламандскому обычаю, она вряд
ли обременяла себя стиркой чаще двух раз в год. Фрак и жилет вполне
соответствовали панталонам, башмакам, чулкам, белью. Небрежность никогда
не изменяла следователю Попино: стоило ему облачиться в новый фрак, как
тот сейчас же уподоблялся всему остальному в его костюме, ибо Попино с
поразительной быстротой пачкал одежду. Старик не покупал новой шляпы, пока
кухарка не заявляла, что прежнюю пора выбросить. Галстук его всегда был
небрежно повязан, и никогда Попино не расправлял воротника сорочки,
примятого судейскими брыжами. Его седые волосы не знали щетки, брился он
не чаще двух раз в неделю. Перчаток он не носил, а руки засовывал в свои