"Оноре де Бальзак. Поиски Абсолюта" - читать интересную книгу автора

бровей еще заметней была белизна лица и живой румянец. Голос у него был
именно такой, какого можно было ожидать при столь красивом лице. Мелодичному
голосу и нежному, ясному взгляду соответствовали его женственные движения.
Казалось, он сам не знал, как привлекательны полумеланхолическая
сдержанность его манер его немногословная речь и почтительная заботливость о
дядюшке. Видеть, как он следит за неровной походкой старого аббата,
применяясь к болезненным ее неправильностям, предусмотрительно избегая
всего, что грозило бы дяде ушибом, выбирает для старика самый удобный путь,-
было достаточно, чтобы обнаружить в Эммануиле то великодушие, которое делает
человека высшим существом. Любя своего дядю и никогда его не осуждая,
повинуясь ему и никогда не оспаривая его приказаний, он проявлял такое
величие души, что всякий нашел бы предопределение в сладостном имени, данном
ему крестной матерью. Когда старик, дома или в гостях, проявлял порою свой
доминиканский деспотизм, то Эммануил таким благородным движением поднимал
голову, показывая свою готовность поддержать старика, если тот с кем-нибудь
схватится, что все чувствительные люди бывали взволнованы, как художник при
виде великого произведения,- ибо непосредственные восприятия жизни могут
вызвать не менее прекрасный отзвук в душе, чем ее художественные воплощения.
Эммануил сопровождал дядю, когда старик пришел к своей духовной дочери,
чтобы осмотреть картины дома Клаасов. Узнав от Марты, что аббат де Солис
находится в галерее, Маргарита, которой хотелось увидать эту знаменитость,
искала предлога, чтобы присоединиться к матери и удовлетворить свое
любопытство. Вошла она не очень-то чинно, придав себе тот легкомысленный
вид, под которым юные девушки так хорошо скрывают свои намерения, и вдруг
увидала возле одетого в черное, согбенного, иссохшего, мертвенно-бледного
старика свежее, прелестное лицо Эммануила. Равно юные, равно наивные взоры
обоих этих существ выразили одинаковое изумление. Несомненно, Эммануил и
Маргарита уже видали друг друга в мечтах. Оба они опустили глаза одним и тем
же движением, потом подняли их, посылая друг другу одно и то же признание.
Маргарита взяла мать под руку, заговорила с ней шопотом, так сказать,
спряталась под материнское крылышко, в то же время по-лебединому вытянув
шею, чтобы снова увидеть Эммануила, который все поддерживал под руку дядю.
Свет в галерее, искусно выделяя каждое полотно, все же не был силен и
благоприятствовал беглым взглядам, составляющим радость робких людей.
Конечно, ни он, ни она даже и в мыслях не дошли до того "да", с которого
начинается страсть; но оба почувствовали то глубокое, волнующее сердца
смущение, в котором юность не признается даже сама себе, то ли смакуя его,
то ли стыдясь его. В юности у всех на смену первому впечатлению, уже
предопределяющему буйный расцвет долго сдерживаемой чувствительности,
приходит растерянность и почти ошеломленность, как это бывает с детьми,
когда они впервые слышат музыку. Иные дети рассмеются и задумаются, другие
сначала задумаются и только потом рассмеются; но те, чья душа призвана жить
поэзией или любовью, долго слушают и хотят, чтобы музыка звучала еще и еще,
и об этом просят взглядом, в котором уже сияет наслаждение, уже загорается
любопытство к бесконечному. Если мы горячо любим те места, где в детстве нас
посвятили в красоты гармонии, если мы с восхищением вспоминаем о музыканте и
даже об инструменте, то как запретить душе полюбить существо, которое
впервые открыло нам музыку жизни? Не становится ли для нас отечеством то
сердце, от которого впервые пахнуло на нас любовью? Эммануил и Маргарита
были друг для друга чистым голосом музыки, пробуждающим чувство, десницею,