"Оноре де Бальзак. Поиски Абсолюта" - читать интересную книгу автора

- Ты обещал посвятить меня в тайну своих исканий,- сказала она, взяв
его руку и удерживая ее в электризующих своих руках.- Согласись, друг мой, я
достойна знать все это, так как имела мужество изучить науку, осужденную
церковью, чтобы быть в состоянии понять тебя. Я любопытна, ничего не скрывай
от меня. Расскажи мне, что произошло с тобой в то утро, когда ты встал
озабоченный, хотя накануне я оставила тебя таким счастливым.
- Оказывается, ты так кокетливо оделась, чтобы беседовать о химии?
- Друг мой, выслушать твою исповедь, чтобы еще глубже заглянуть тебе в
душу,- разве это для меня не высшее наслаждение? Разве это не такое согласие
душевное, которое заключает в себе и порождает все блаженство жизни? Твоя
любовь возвращена мне теперь целиком, во всей своей чистоте. Я хочу знать,
какая идея была настолько могуча, чтобы лишить меня твоей любви на такой
долгий срок. Да, больше, чем ко всем женщинам мира, я ревную тебя к мысли.
Любовь огромна, но не беспредельна, тогда как наука ведет в безграничные
глубины, и я не увижу твоих одиноких странствований по ним. Мне ненавистно
все, что встает между нами. Если бы ты добился славы, к которой стремишься,
я была бы несчастна: ведь она принесла бы тебе столько радости! Только я,
сударь, должна быть источником ваших наслаждений.
- Нет, ангел мой, не идея направила меня на этот прекрасный путь, а
человек.
- Человек?! - воскликнула она в ужасе.
- Помнишь, Пепита, польского офицера, которому мы дали у себя приют в
тысяча восемьсот девятом году.
- Помню ли! - сказала она.- Как часто досадовала я на то, что память
снова и снова вызывает передо мной эти глаза, пылавшие, как языки пламени,
впадины над бровями, черными, как адские угли, этот большой, совсем голый
череп, торчащие кверху усы, угловатое худое лицо!.. А сама походка, пугающая
своим спокойствием!.. Если бы нашлось место в гостиницах, конечно, он здесь
не ночевал бы...
- Польского дворянина звали Адам Вежховня,- продолжал Валтасар.- Когда
вечером ты оставила нас одних в зале, мы случайно заговорили о химии. Нищета
оторвала его от занятий этой наукой, он стал солдатом. Мы признали друг в
друге посвященных, кажется, по поводу стакана сахарной воды. Когда я
приказал Мюлькинье принести колотого сахару, капитан изумленно посмотрел на
меня
"Вы изучали химию?" - спросил он меня. "У Лавуазье",- ответил я. И из
груди его вырвался вздох, такой вздох, какой обнаруживает в человеке целый
ад, таящийся в мыслях или заключенный в сердце,- словом, это было нечто
пылкое, сосредоточенное, невыразимое словом. Окончание своей мысли он
передал взглядом, оледенившим меня. Наступило молчание, а затем он
рассказал, что после того, как Польша была осуждена на гибель, он нашел себе
убежище в Швеции. Там он старался утешиться, занимаясь химией, к которой
всегда чувствовал непреодолимое влечение.
"Ну вот, я вижу,- добавил он,- вы узнали, как и я, что аравийская
камедь, сахар и крахмал дают в порошке абсолютно тождественную субстанцию и
качественно один и тот же результат при анализе".
Опять наступила пауза, а затем, в упор поглядев на меня, он
доверительно стал нашептывать мне торжественные слова, от которых теперь в
памяти у меня остался только общий смысл, но так властно звучал его голос,
такой пыл чувствовался в интонациях, такая сила в жестах, что все у меня