"Оноре де Бальзак. Тайны княгини де Кадиньян" - читать интересную книгу автора

жестом, говорившим о глубоком волнении, отдернула руку. Скажи она:
"Довольно! Вы хотите, чтобы я умерла!" - это прозвучало бы менее
энергически. Одно мгновение она еще глядела в упор в глаза д'Артеза, и в
этом взгляде заключались и счастье, и стыдливость, и робость, и доверие, и
томление, и смутное желание, и целомудрие девственницы. О! В эту минуту ей
было всего лишь двадцать лет! Но не забывайте: чтобы подготовить эту
забавную сцену обольщения, она прибегла к помощи всего своего поразительного
искусства одеваться и теперь сидела в кресле, подобная цветку, готовому
распуститься под первой лаской солнца. Лживая ли, искренняя ли, - но она
пьянила Даниеля.
Если позволительно выразить личное мнение, признаемся, что было бы
восхитительно как можно дольше поддаваться такому обману. Конечно, Тальма на
сцене нередко превосходил природу. Но не была ли и княгиня де Кадиньян самой
великой актрисой своего времени? Этой женщине не хватало лишь внимательного
зрительного зала. К несчастью, во времена, волнуемые политическими бурями,
женщины скрываются - им, как водяным лилиям, необходимы безоблачное небо и
нежнейшие зефиры, чтобы расцвести перед нашим восхищенным взором!
Час настал, и Диана должна была опутать этого великого человека сетью
заранее подготовленного, хитро сплетенного романа, а ему предстояло
выслушать ее, как новообращенный первых веков христианства внимал
наставлению апостола.
- Друг мой, моя мать, еще поныне живущая в Юкзеле, выдала меня замуж в
семнадцать лет, в 1814 году (вы видите, какая я старая!), за господина де
Мофриньеза не из любви ко мне, а из любви к нему. Это была ее благодарность
человеку - единственному, кого она любила, - за все счастье, которое он ей
дал. О! Не удивляйтесь такой чудовищной сделке, подобные ей встречаются
часто. У многих женщин чувства любовницы сильнее материнских чувств, как
большинство женщин бывает лучшими матерями, нежели женами. Эти два чувства,
любовь и материнство, такие, какими их сделали наши нравы, очень часто
борются между собой в сердце женщины, и, если они не одинаково сильны, одно
из них по необходимости умирает, благодаря чему некоторые исключительные
женщины составляют славу нашего пола. Человек с вашим талантом должен это
понимать, и, если такое положение вещей поражает глупцов, оно не становится
от того менее истинным и - я разовью эту мысль дальше - объясняется
различием характеров, темпераментов, привязанностей, положений. Например, я
в эту минуту, после двадцати лет несчастий, разочарований, клеветы, тяжких
невзгод, пустых развлечений, не бросилась бы я разве к ногам человека,
который полюбил бы меня искренне и навсегда? И что же? Разве свет не осудит
меня? А все-таки неужели двадцать лет страданий не оправдают тот десяток
лет, который я еще проживу, оставаясь красивой, если я отдам их святой и
чистой любви? Конечно, этого не будет, и я не настолько наивна, чтобы
преуменьшать свои заслуги перед богом. Бремя палящей жары я несла в летний
день до заката, я завершу свой подвиг и награду свою заслужу...
"Ангел!" - подумал д'Артез.
- Все же я никогда не питала неприязни к герцогине д'Юкзель за то, что
она любила господина Мофриньеза больше, чем бедную Диану, которую вы перед
собой видите. Мать моя видела меня очень мало, она меня забыла; но она дурно
поступила со мною как женщина с женщиной, а то, что дурно между женщинами,
становится чудовищным в отношениях матери и дочери. Матери, подобные
герцогине д'Юкзель, ведут такой образ жизни, что дочерей они вынуждены