"Оноре де Бальзак. Серафита" - читать интересную книгу автора

из-под шапочки черного бархата выбивались двумя клочковатыми волнами белые
волосы, широкий и лысый лоб, крупный подбородок, делающий почти квадратным
овал лица; невозмутимость - признак скрытой силы, королевское достоинство,
которое придают деньги, власть бургомистра-защитника, понимание искусства
или невероятная сила счастливого неведения. Этот прекрасный старец, чья
дородность свидетельствовала о солидном здоровье, был закутан в домашний
халат из грубого сукна, скромно отделанного каймой. Он важно посасывал
длинную пенковую трубку, регулярно выпускал табачные дымки и рассеянно
следил за их фантастическими узорами, при этом несомненно старался усвоить,
прилагая определенные интеллектуальные усилия, мысли автора читаемой им
книги. С другой стороны печи, рядом с дверью, ведущей на кухню, из табачного
тумана, к которому Минна, казалось, привыкла, проступал ее силуэт. Перед ней
на столике располагалось все необходимое для работы: стопка салфеток, чулки
для починки, лампа, похожая на ту, что освещала белые страницы книги, в
которую был, казалось, погружен отец. Свежесть ее лица, с придававшими ему
необыкновенную чистоту деликатными чертами, гармонично сочеталась с
непорочностью, начертанной на ее бледном лбе, сквозившей в ее светлых
глазах. Минна держалась прямо, слегка наклонившись к свету и невольно
обнаруживая тем самым красоту своего стана. Она уже переоделась ко сну в
белоснежный пеньюар из миткаля. Простенький перкалевый чепчик, украшенный
лишь рюшечкой из того же материала, укрывал ее шевелюру. Даже погруженная в
какие-то потаенные мысли, Минна безошибочно считала нити салфетки либо петли
чулка. Законченный образ, истинный тип женщины, предназначенной для земных
дел, чей взгляд способен проникнуть в святая святых, но которую мышление,
одновременно скромное и милосердное, удерживает рядом с мужчиной. Сидя между
двумя столами в каком-то опьянении, Вильфрид созерцал эту картину, полную
гармонии, которую не мог скрыть от него табачный дым. Единственное окно,
освещавшее гостиную в лучшее время года, было тщательно закрыто. Старый
гобелен, подвешенный к планке вместо занавесей, свисал, образуя большие
складки. Ничего экзотического, ничего выдающегося, лишь строгая простота,
настоящее доброжелательство, природная естественность и вообще все привычки,
свойственные домашней жизни без волнений и забот. Во многих жилищах, внешне
похожих на сказочные, кажется, что блеск мимолетных удовольствий скрывает
руины под холодной улыбкой роскоши; а эта гостиная была в высшей степени
реальной, гармоничной по своему колориту, обнаруживала патриархальный уклад
полнокровной и строгой жизни. Тишину нарушали лишь топотня служанки,
готовившей ужин, да шипение вяленой рыбы, которую она жарила по местному
обычаю в соленом масле.
- Хотите трубку? - произнес пастор в тот момент, когда ему показалось,
что Вильфрид уже в состоянии его услышать.
- Спасибо, дорогой господин Беккер.
- Кажется, сегодня вам нездоровится больше, чем обычно, - заметила
Минна, удивленная слабостью, которую выдавал голос иностранца.
- Это мое обычное состояние, когда я выхожу из замка.
Минна вздрогнула.
- В нем живет странная личность, господин пастор, - продолжил Вильфрид
после паузы. - В течение шести месяцев, что я нахожусь в этой деревне, я не
осмеливался спросить вас о ней, мне и сегодня приходится буквально
заставлять себя говорить об этом. Сначала я горько сожалел о том, что зима
прервала мое путешествие, и мне пришлось остаться здесь; но в течение двух