"Оноре де Бальзак. Серафита" - читать интересную книгу авторапомощью этой чудовищной науки вы лишаете все деяния человека свойств,
сформированных временем, пространством, формой, и все для того, чтобы подвергнуть их математическому анализу в каком-то абсолютно чистом виде, как это проделывает геометрия с телами, лишая их массы. - Хорошо, Вильфрид, пусть будет по-вашему. Оставим это. Нравится вам этот ковер из медвежьей шкуры, который мой бедный Давид положил здесь? - Да, очень. - Вы бы не узнали меня в этой "душегрейке"[3]. Это было что-то вроде кашемировой безрукавки, подбитой чернобуркой. - Не кажется ли вам, что ни при одном дворе, ни у одного властителя нет такого меха? - Он достоин той, что носит его. - А она кажется вам очень красивой? - Человеческие слова к ней неприменимы, тут нужен разговор по душам. - Вильфрид, вы умеете снять мою боль сладкозвучной речью... которой утешали других. - Прощайте. - Останьтесь. Я очень люблю и вас, и Минну, поверьте! Но вы для меня одно существо. Вместе вы для меня как брат или, если угодно, сестра. Женитесь, я хочу увидеть вас счастливым до того, как покину навсегда этот мир испытаний и страданий. Боже мой, простые женщины смогли все получить от своих любовников! Они сказали им: "Замолкните!" И те онемели. Они сказали им: "Умрите!" И те умерли. Они сказали им: "Любите меня издали!" И те остались в отдалении, как царедворец перед королем. Они сказали им: "Женитесь!" И те женились. Я же хочу, чтобы вы были счастливы, а вы мне послушайте, подойдите ко мне, да я бы обиделась, если бы вы женились на Минне; но когда меня уже не будет с вами, обещайте мне соединиться с Минной, небо предназначило вас друг другу. - Я слушаю вас с удовольствием, Серафита. Хотя ваши слова не совсем понятны, они мне очень симпатичны. Но что вы хотите сказать? - Вы правы, я забываю о своем безумии, о том, что я - бедное создание, чья слабость вам нравится. Я мучаю вас, а ведь вы забрались в этот дикий край, чтобы найти здесь отдохновение, оно так необходимо вам, страдающему от навязчивого преследования неведомым духом, измученному изнурительной научной работой, почти опустившемуся до преступления и уже носившему цепи людского суда. Вильфрид почти без сознания рухнул на ковер. Но Серафита освежила своим дыханием его чело, и он тотчас мирно задремал у ее ног. - Спи, отдыхай, - сказала она, поднимаясь. Серафита простерла руки над челом Вильфрида, и с ее уст сорвались одна за другой фразы, разные по тональности, но все мелодичные и преисполненные доброты, струившейся, казалось, из ее головы то чередою грозовых облаков, то лучами света, которые грешная богиня невинно проливает на спящего любимого пастушка. "Теперь, дорогой Вильфрид, ты достаточно силен, и я могу предстать перед тобой в своем истинном виде. Настал час, когда души оказываются под сверкающими лучами будущего, час, когда душа обретает свободу. |
|
|