"Оноре де Бальзак. Луи Ламбер" - читать интересную книгу автора

и христианство; Библию и Евангелие в одну книгу, Коран, где он
приспосабливает их к духу арабов. Наконец, Сведенборг выбирает из магизма,
браманизма, буддизма и христианского мистицизма то, что в этих четырех
религиях есть общего, реального, божественного, и придает этим доктринам,
так сказать, математическое доказательство. Для того, кто окунается в реки
этих религий, не все основатели которых нам известны, совершенно ясно, что
Зороастр[49], Моисей[50], Будда, Конфуций, Иисус Христос, Сведенборг
руководствуются одними принципами и ставят себе одну цель. Но последний из
них, Сведенборг, станет, быть может, Буддой севера. Как бы темны и
расплывчаты ни были его книги, в них находятся элементы грандиозной
социальной концепции. Его теократия великолепна, его религия единственная,
которую может принять подлинно высокий дух. Только он один дает возможность
коснуться бога, он пробуждает жажду веры, он освобождает величие бога от
пеленок, в которые его замотали другие человеческие культы; он оставил его
там, где он пребывает, заставив притягиваться к нему все созданные им вещи и
существа, путем последовательных превращений, показывающих более близкое,
более естественное будущее, чем католическая вечность. Он смыл с бога упрек,
который делают ему нежные души, упрек в том, что он назначает вечную кару за
ошибки одного мгновения, ибо в таком порядке нет ни справедливости, ни
доброты. Каждый человек хочет знать, будет ли у него другая жизнь и имеет ли
этот мир какой-нибудь смысл. Вот я и хочу осмелиться произвести этот опыт.
Эта попытка может спасти мир, так же, как крест Иерусалима и сабля
Мекки[51]. И один и другой - сыновья пустыни. Из тридцати трех лет жизни
Иисуса известны только девять; время его безвестности подготовило жизнь,
полную славы. И мне тоже нужна пустыня!

Несмотря на трудности такого предприятия, я считал своим долгом
попытаться описать молодость Ламбера, эту скрытую от всех жизнь, которой я
обязан единственными счастливыми часами и единственными приятными
воспоминаниями моего детства. За исключением этих двух лет, вся моя жизнь
была полна лишь тревог и неприятностей. Если позже я и испытывал счастье, то
оно всегда бывало неполным. Я, конечно, был очень многословен, но, не
проникнув в глубину сердца и ума Ламбера - эти два слова крайне несовершенно
выражают бесконечно разнообразные формы его внутренней жизни, - будет очень
трудно понять вторую половину его умственного развития, одинаково
неизвестную как мне, так и миру, хотя ее оккультное завершение развернулось
передо мной в течение нескольких часов. Все те, у кого эта книга еще не
выпала из рук, я надеюсь, поймут события, которые мне осталось рассказать,
события, составляющие в какой-то мере второе существование этого человека;
почему не сказать - этого творческого сознания, в котором все было
необыкновенно, даже его конец.
Когда Луи вернулся в Блуа, дядя постарался всячески развлечь его. Но
бедный священник жил в этом благочестивом городке, как настоящий
прокаженный. Никто не хотел принимать революционера, лишенного сана. Его
общество состояло из нескольких людей, верных убеждениям, как тогда
говорили, либеральным, патриотическим, конституционным, людей, к которым он
ходил на партию виста или бостона. В первом доме, куда ввел его дядя, Луи
увидел молодую особу, положение которой заставляло ее оставаться в этом
обществе, отвергнутом людьми большого света, хотя у нее было настолько
значительное состояние, что позже она, несомненно, смогла бы сделать партию