"Мюриель Барбери. Элегантность ежика " - читать интересную книгу автора

тоже могу быть!" Видимо, ему не приходит в голову, что один стереотип
(серьезный государственный муж, министр), помноженный на другой (свой
парень, не дурак хлебнуть пивка), дает стереотип в квадрате. Так вот, вчера,
в субботу, папа вернулся пораньше, зашвырнул подальше свой портфель, скинул
носки, закатал рукава, сходил на кухню за пивом, включил телевизор, рухнул
на диван и сказал мне: "Пожалуйста, принеси колбаски, а то, боюсь, пропущу
хаку". Ну, что касается хаки, то я прекрасно успела порезать и принести
колбасу, а она еще и не начиналась - все крутили рекламу. Мама с
презрительным видом присела на подлокотник (тоже стереотип: в такой семье
жене положено быть занудой интеллектуалкой левых взглядов) и пристает к отцу
с какой-то сложной затеей: устроить званый ужин, чтоб помирить на нем две
разругавшиеся пары. Зная, какой из моей матушки тонкий психолог, смешно
подумать, чем это кончится. Я отдала папе колбасу и, поскольку Коломба у
себя в комнате слушала умеренно авангардную музыку, модную в богатых
кварталах, подумала: а что, чем хуже хака? Мне смутно помнилось, что это
какая-то шуточная пляска, которую новозеландская команда всегда исполняет
перед матчем. Что-то вроде устрашения противника на обезьяний лад. А само
регби - грубая игра, где игроки только и делают, что валят друг друга на
траву, падают, вскакивают и тут же сцепляются снова.
Реклама наконец закончилась, и после титров на фоне катающихся по траве
здоровенных детин показали стадион с голосами комментаторов за кадром, потом
комментаторов крупным планом (все, как на подбор, не дураки поесть) и опять
стадион. На поле вышли игроки, и тут на меня накатило. Я не сразу
разобралась, в чем дело: на экране вроде бы ничего особенного, но со мной
творилось что-то странное, я чувствовала какое-то покалывание, и у меня, как
говорится, захватило дух, будто я чего-то лихорадочно ждала. Папа тем
временем успел выдуть банку пива и просил маму, которая поднялась со своего
насеста, принести вторую, собираясь дать волю галльскому темпераменту. А
меня все не отпускало. Я силилась понять, что происходит, пялилась на экран,
но не могла сообразить, что же такого я вижу и откуда эти колючие мурашки.
Все стало понятно, когда новозеландцы принялись отплясывать свою хаку.
Среди них был один совсем молодой высоченный игрок маори. Он-то и привлек
мое внимание - сначала, наверно, высоким ростом, но потом еще и какой-то
необычной манерой двигаться. Движения его отличались особой плавностью, а
главное, оставались движениями в себе. Большинство живых существ
передвигаются в пространстве с определенной целью. Вот, например, как раз
сейчас, когда я это пишу, мимо меня, волоча брюхо по полу, идет наша кошка
по кличке Конституция. У этого создания нет осознанной цели всей жизни, но в
данный момент она идет в определенном направлении, скорее всего, к креслу. И
сама манера двигаться говорит об этом: она идет куда-то. А вот прошла в
переднюю мама, она собирается в поход по магазинам и уже наполовину ушла,
стремление обгоняет движение. Не знаю, как бы это лучше объяснить, но когда
мы передвигаемся, то словно разорваны этим целенаправленным движением: мы
еще здесь, но уже не вполне, поскольку куда-то устремлены, понимаете? Чтобы
не распадаться, надо совсем не двигаться. Или ты двигаешься и разрываешься,
или остаешься цельным, но тогда совсем не двигаешься. А этот игрок... я
сразу, как только он появился на поле, почувствовала, что он чем-то не похож
на других. Впечатление было такое, как будто двигаясь - он двигался, а как
же! - он оставался на месте. Скажете, нелепость? Когда началась хака, я не
сводила с него глаз. Конечно же, он совсем не такой, как все. Вот и обжора "