"Александр Барков, Геннадий Цыферов. А будет ли удача? " - читать интересную книгу автора - Не дадим! Не дадим!.. - кричит Федька.
На его крик входит Михайлов: - Что тут происходит? - Да вот, Федька воюет! Рыцарь! - А как же, - Михайлов хлопает казачка по плечу. - Он и вправду рыцарь. Если бы в прошлый раз не стащил лепешки, не знаю, что бы мы есть стали. Гмелин хмурится: - Так что же, Федор, лепешки, значит, были ворованные? - Как ворованы? - вспыхивает Федька. - Все видели, как я их брал. Просто уцмий запретил всем что-нибудь нам давать. А людям нас жалко. Вот они нарочно и положили, чтобы я взял. Наступает тягостное молчание. Затем путешественник спрашивает: - Михайлов, вы любите орган? - Не знаю... - пожимает плечами студент. - А я вот люблю, - мечтательно произносит Гмелин. - Там, где я родился, в церкви всегда играл орган. Фуги Баха. Вы знаете, мне кажется, у этой музыки есть цвет и запах. Цвет белый, а запах... запах соснового бора. Ууу... - гудят сосны. Плохо, что я не совсем верующий. Было бы какое-то утешение. Кто-то играет Баха, а твоя душа легко, как облачко, поднимается к небу. - Бог даст - все уладится, - восклицает Михайлов, - и в скорейшем времени мы будем поспешать в Россию... Глава XIV. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ! В НЕБЫТИЕ? В БЕССМЕРТИЕ! "Родина! Где она? Там, где ты умер? Или там, где ты родился? Или там, где ты жил?" - рисовальщик Бауэр думает сейчас об этом. Его начальник родился в Германии, жил в России, умер в Персии. Олеандровый венок украшает чело ученого, а в руках у него персидская роза. Роза уже поблекла. Бауэр смотрит на цветок. - Розы быстро вянут. Они... Они слишком красивы, чтобы жить долго, - заканчивает его мысль студент Михайлов. - Да, - кивает Бауэр. - Их трудно писать... Художник и студент вновь смотрят на цветок, а потом Бауэр спешит к телеге: - Не довезем мы его до России. Право, не довезем. Жара. Они смотрят в небо: яркое, горячее солнце. Михайлов сегодня проклинает солнце. Пусть дождь, пусть слякоть, только не солнце. Если оно будет печь так еще день - все кончено. Придется хоронить здесь, во владениях уцмия. - Черт, - Михайлов ругается и, испугавшись такого кощунства, торопливо крестится: - Спаси и помилуй... Гмелин тоже поминал это слово: спаси и помилуй нас, судьба. Однако даже мертвого судьба его не баловала и не миловала. Студент Михайлов не раз видел, как трудно умирали люди. И все-таки умереть в чужой стране... |
|
|