"Александр Барков, Геннадий Цыферов. А будет ли удача? " - читать интересную книгу автора

- Не дадим! Не дадим!.. - кричит Федька.
На его крик входит Михайлов:
- Что тут происходит?
- Да вот, Федька воюет! Рыцарь!
- А как же, - Михайлов хлопает казачка по плечу. - Он и вправду
рыцарь. Если бы в прошлый раз не стащил лепешки, не знаю, что бы мы есть
стали.
Гмелин хмурится:
- Так что же, Федор, лепешки, значит, были ворованные?
- Как ворованы? - вспыхивает Федька. - Все видели, как я их брал.
Просто уцмий запретил всем что-нибудь нам давать. А людям нас жалко. Вот
они нарочно и положили, чтобы я взял.
Наступает тягостное молчание.
Затем путешественник спрашивает:
- Михайлов, вы любите орган?
- Не знаю... - пожимает плечами студент.
- А я вот люблю, - мечтательно произносит Гмелин. - Там, где я
родился, в церкви всегда играл орган. Фуги Баха. Вы знаете, мне кажется, у
этой музыки есть цвет и запах. Цвет белый, а запах... запах соснового
бора. Ууу... - гудят сосны. Плохо, что я не совсем верующий. Было бы
какое-то утешение. Кто-то играет Баха, а твоя душа легко, как облачко,
поднимается к небу.
- Бог даст - все уладится, - восклицает Михайлов, - и в скорейшем
времени мы будем поспешать в Россию...


Глава XIV. ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ! В НЕБЫТИЕ? В БЕССМЕРТИЕ!

"Родина! Где она? Там, где ты умер? Или там, где ты родился? Или там,
где ты жил?" - рисовальщик Бауэр думает сейчас об этом. Его начальник
родился в Германии, жил в России, умер в Персии. Олеандровый венок
украшает чело ученого, а в руках у него персидская роза. Роза уже
поблекла.
Бауэр смотрит на цветок.
- Розы быстро вянут. Они... Они слишком красивы, чтобы жить долго, -
заканчивает его мысль студент Михайлов.
- Да, - кивает Бауэр. - Их трудно писать...
Художник и студент вновь смотрят на цветок, а потом Бауэр спешит к
телеге:
- Не довезем мы его до России. Право, не довезем. Жара.
Они смотрят в небо: яркое, горячее солнце. Михайлов сегодня
проклинает солнце. Пусть дождь, пусть слякоть, только не солнце. Если оно
будет печь так еще день - все кончено. Придется хоронить здесь, во
владениях уцмия.
- Черт, - Михайлов ругается и, испугавшись такого кощунства,
торопливо крестится: - Спаси и помилуй... Гмелин тоже поминал это слово:
спаси и помилуй нас, судьба. Однако даже мертвого судьба его не баловала и
не миловала.
Студент Михайлов не раз видел, как трудно умирали люди. И все-таки
умереть в чужой стране...