"Алессандро Барикко. CITY" - читать интересную книгу автора

Никто не ответил. Мальчику было по-настоящему плохо, он бился об пол
руками и ногами, голова с глазами навыкате ритмично болталась взад-вперед,
слюна беспрестанно заливала лицо.
- Фу, как мерзко, придурок!
Толстяк поднялся, посмотрел на распростертого перед ним мальчика и
вытер руки о пиджак, как будто хотел их вымыть. Он был бледен, на лбу
блестел пот.
- Вы прекратите или нет? Это безобразие.
Вицвондк не мог сдвинуться с места. Кто-то еще поднялся, но
приблизиться не отваживался никто. Маленький старичок, который продолжал
сидеть, промямлил что-то вроде:
- Требуется искусственное дыхание...
Вицвондк сказал:
- Телефон...
Мальчик продолжал биться головой об пол, он не издавал ни единой
жалобы, только убийственный свист...
ДИЗЕЛЬ. - Отличный спортзал. Спортзал Мондини. Во избежание
недоразумений, прямо над дверью было написано красными буквами: ТЫ
ЗАНИМАЕШЬСЯ БОКСОМ ТОЛЬКО ЕСЛИ ОЧЕНЬ ХОЧЕТСЯ. Кроме того, там висела
фотография Мондини в молодости, на которой он показывал кулаки, и фотография
Роки Марчиано с автографом. Ринг был голубого цвета, немного меньше, чем
положено по регламенту. И повсюду лежали различные приспособления. Зал
Мондини открывался в три часа. Первым делом он повесил часы, которые
отмеряли раунды. У часов была только секундная стрелка, они звенели через
каждые три оборота, а затем на минуту останавливались. У Мондини
выработалось что-то вроде условного рефлекса. Когда часы звонили, он
сплевывал на землю и улыбался: как будто вышел сухим из воды. Он жил в своем
собственном времени, разбитом на трехминутные раунды и минутные перерывы
между ними. Закрывая спортзал поздним вечером, последнее, что он делал, -
останавливал часы. А затем возвращался домой, словно корабль со спущенными
парусами.
ПУМЕРАНГ. - Несколько салаг боролись за то, чтобы попасть в сборную,
ребята без особого таланта, но он работал с ними очень хорошо. Он изматывал
их тренировками до изнеможения, затем, когда они "созревали", усаживал перед
собой и начинал говорить. Обо всем. И среди прочего - о боксе. Через полчаса
они вставали и ничего не смогли бы повторить. Но когда они поднимались на
голубой ринг, чтобы молотить кулаками, все всплывало в памяти: как держать
защиту, как проводить удар, как поворачиваться, если противник - левша.
Прислонившись к канатам, Мондини молча смотрел, не упуская ни одного
движения. А затем, ни слова не говоря, отправлял домой. И на следующий день
- все сначала. Ученики верили ему. Из каждого ему удавалось извлечь лучшее.
А если они не делали ничего лучшего, чем наедаться дерьма при каждой
встрече, однажды вечером - обычным вечером - Мондини подзывал их в сторону и
говорил: "Я отвезу тебя домой, о'кей?" Они загружались в его ветхий седан
двадцатилетней давности, и, болтая о всякой всячине, Мондини отвозил их
домой. Выходя из машины, они, можно сказать, выходили на ринг. Это было
известно. Кое-кто говорил: "Учитель, мне очень жаль". Он пожимал плечами. И
все. Так продолжалось шестнадцать лет. А затем появился Ларри Горман.
Мальчик описался. Все штаны были мокрыми, и струйка мочи потекла по
плиткам пола. Толстяк вертелся рядом, совершенно выведенный из себя.