"Клайв Баркер. Имаджика [NF]" - читать интересную книгу автора

- Нет - сказал он. - Но вам лучше пойти и присмотреть за машиной, а то ее
разграбят.
- Сначала я хотел представить вас...
- Присмотрите за машиной, - сказал Эстабрук, получая некоторое
удовлетворение при мысли о том, что посылает Чэнта обратно. - Я и сам могу
представиться.
Чэнт ушел, и Эстабрук поднялся по ступенькам внутрь фургона. Его встретили
звук и запах - и тот и другой были приятными. Кто-то недавно чистил здесь
апельсины, и воздух был наполнен эфирными маслами и, кроме того, звуками
исполняемой на гитаре колыбельной. Игравший на гитаре чернокожий сидел в
самом дальнем углу фургона рядом со спящим ребенком. По другую сторону от
него в скромной колыбельке тихо лепетал грудной младенец, подняв вверх
свои толстенькие ручки, словно желая поймать в воздухе музыку своими
крошечными пальчиками. Женщина была у стола в другом конце фургона и
убирала апельсиновые корки. Та тщательность, с которой она предавалась
этому занятию, проявлялась во всей обстановке: каждый квадратный сантиметр
фургона был убран и отполирован до блеска.
- Вы, наверное, Пай, - сказал Эстабрук.
- Закройте, пожалуйста, дверь, - сказал человек с гитарой. Эстабрук
повиновался. - А теперь садитесь. Тереза? Что-нибудь для джентльмена. Вы,
должно быть, продрогли.
Поставленная перед ним фарфоровая чашка бренди показалась ему божественным
нектаром. Он осушил ее в два глотка, и Тереза немедленно наполнила ее
снова. Он снова выпил ее в том же темпе, и вновь перед ним возникла новая
порция. К тому времени, когда Пай уже усыпил обоих детей своей колыбельной
и сел за стол рядом с гостем, в голове у Эстабрука приятно загудело.
За всю свою жизнь Эстабрук знал по имени только двух чернокожих. Один из
них был менеджером предприятия, производившего кафель, а второй был
коллегой его брата. Ни один из этих двух людей не вызывал у него желания
познакомиться с ними поближе. Он принадлежал к людям того возраста и
социального положения, у которых все еще частенько случались рецидивы
колониализма, особенно в два часа ночи, и то обстоятельство, что в жилах
этого человека текла черная кровь (и, как ему показалось, далеко не она
одна), было еще одним доводом против выбора Чэнта. И тем не менее -
возможно, причиной тому было бренди - он заинтересовался сидевшим напротив
него парнем. Лицо Пая ничем не походило на лицо убийцы. Оно было не
бесстрастным, но, напротив, болезненно чувствительным и даже (хотя
Эстабрук никогда не осмелился бы признаться в этом вслух) красивым.
Высокие скулы, полные губы, тяжелые веки. Его волосы, в которых черные
пряди смешались с белыми, с итальянской пышностью ниспадали на плечи
спутанными колечками. Он выглядел старше, чем можно было ожидать, учитывая
возраст его детей. Возможно, ему было не больше тридцати, но сквозь
обожженную сепию его кожи, на которой оставили свои следы всевозможные
излишества, явственно проступали болезненные радужные пятна, словно в его
клетках содержалась примесь ртути. Точнее определить было трудно, в
особенности, когда в глазах плещется бренди, а малейшее движение головы
рассылает мягкие волны по всему телу, и пена этих волн проступает сквозь
кожу такими цветами, о существовании которых Эстабрук и не подозревал.
Тереза оставила их и села рядом с колыбелью. Отчасти из-за нежелания
беспокоить сон детей, а отчасти из-за неудобства, которое он испытывал,