"Джилл Барнет. Унесенные страстью" - читать интересную книгу автора

повернулся, оглядывая высокие, из полированного красного дуба, полки для
книг, занимавшие в комнате две стены и сделанные еще его дедушкой.
Все книги в кожаных переплетах стояли ровными, аккуратными рядами.
Нигде ни пылинки, ни пушинки, и весь хрусталь, все предметы из бронзы,
бывшие в комнате, - от графинов до вазы с орехами - так и сверкали. Оконные
стекла были такие чистые, что, если бы не рамы и не легкие неровности на
стекле, можно было бы подумать, их вовсе нет.
Спрятав метелку и тряпки обратно в ящик, Калем уселся за стол. Он три
раза перекладывал стопки бумаг и, сочтя в конце концов, что они достаточно
ровные, с облегчением вздохнул и откинулся в кресле. Все было в полном
порядке.
Немного погодя дверь с грохотом распахнулась, отлетев к стене с такой
силой, что лепные украшения на ней могли запросто сплющиться. Бумаги Калема
разлетелись по всему письменному столу.
Эйкен вошел, шагая, как обычно, широко, бесшабашно.
- Все в порядке, - доложил он так, словно укрощать разъяренных женщин
было в самом деле не труднее, чем дышать.
Калем лег грудью на стол, раскинув руки, словно баклан крылья; он -
ухватился за край стола, прижимая к нему бумаги. Он поднял глаза, очки его
сидели на кончике носа. Вид у его младшего брата был такой, будто он только
что проделал нечто столь же несложное, как бодрящая прогулка верхом по
лугам.
Калем выпрямился, сдвинул очки на переносицу и сгреб бумаги в охапку.
Он опять принялся их складывать в ровные, аккуратные стопки, а брат его тем
временем снова развалился в любимом кресле, словно ничего и не случилось.
Да, для Эйкена, пожалуй, усмирить этих женщин и впрямь не составляло труда.
Но не для Калема. Женщины страшили его. Они с Эйкеном во многом
отличались друг от друга, но это несходство никогда не мешало Калему. А вот
с женщинами Калем ощущал себя так, точно попадал в другой мир - непонятный,
несуразный, бессмысленный.
Женщины были совершенно недоступны его пониманию - вечно они говорили
одно, а делали при этом совершенно другое. Калем никогда не знал, чему
верить: тому, что они говорят, или тому, что делают... или даже хуже того -
тому, что они вовсе не говорят, но хотят, чтобы ты сам догадался и сделал.
Они были начисто лишены всякой логики, и стоило ему оказаться в их обществе,
как он становился раздражительным и сварливым, совсем как в те минуты, когда
Фергюс к нему приставал с разговорами о женитьбе.
Калем закончил уборку и пристально, с неодобрением уставился на грязные
сапоги брата.
- Между прочим, у каждой двери есть рожки для сапог.
- Знаю. Мне уже осточертело без конца через них перешагивать. Дурацкая
штука, если ты хочешь знать мое мнение.
Эйкен взял грецкий орех из вазы, стоявшей около кресла, и тот хрустнул
в его громадной ладони. Он вынул сердцевину, бросив скорлупки на стол и на
кресло. Мгновение спустя послышалось цоканье - и конь его рысью вбежал в
комнату.
Калем сдался. Он снова сдвинул очки на переносицу и стал решительно
раскладывать бумаги на столе. Он делал это до тех пор, пока все они не были
сложены ровными стопками в алфавитном порядке. Потом оглянулся на Эйкена;
тот сидел весь засыпанный ореховой скорлупой.