"Джулиан Барнс. По ту сторону Ла-Манша" - читать интересную книгу автора

окружен такой же любезной заботой на вилле под Роухемптоном.
Некоторые части революционной армии прошли через деревню на марше к
Лиону лет двенадцать тому назад. Колокола были сняты с колокольни, серебро и
медь забраны, священник оказался перед дилеммой: либо жениться, либо бежать.
Три канонира поставили свою пушку перед западной дверью и использовали
святых в нишах в качестве мишеней. Как генерал указывал каждую неделю -
неизменно, хотя ненадолго приходя в хорошее настроение, - их меткость
очевидно не шла ни в какое сравнение с меткостью Глыбы Стивенса. Церковные
книги сожгли, двери сорвали с петель, цвета были выбиты из витражей.
Революционные солдаты даже начали разрушать южную стену, а выступая,
приказали использовать церковь в качестве каменоломни. Жители деревни,
однако, проявили благочестивое упрямство, и ни единый камень не был забран;
тем не менее ветер и косые дожди дерзко вторгались в поврежденный храм.
К их возвращению обед будет накрыт под полотняным навесом на террасе, и
Добсон будет неуклюже стоять за стулом леди Линдсей. По мнению генерала,
молодчик менял свои ипостаси с немалой сноровкой: крикетист, садовник,
пехотинец, а теперь мажордом, камердинер и главный фуражир. Самая
неожиданность их импровизированного mГ(C)nage,[57] естественно,
способствовала отступлениям от этикета, о каких в Несфилде и речи быть не
могло бы; и все же генерала удивило, что его взгляды, когда он обращался к
своей возлюбленной Эвелине, все чаще устремлялись мимо ее чепца на Добсона,
стоящего позади нее. По временам он, черт побери, ловил себя на том, что
обращается к Добсону, словно приглашая его присоединиться к разговору. К
счастью, молодчик был достаточно выдрессирован и в таких случаях отводил
глаза, а к тому же знал, как изобразить надлежащую глухоту. Что до Эвелины,
то она относилась к таким нарушениям правил хорошего тона ее мужем как всего
лишь к чудачествам, объясняемым его долгим изгнанием и отсутствием
собеседников. И действительно, она нашла его очень изменившимся, когда
приехала сюда три года назад: он обрел дородность - несомненно, из-за
вредной пищи, - но, кроме того, стал вялым и истомленным. Она не сомневалась
в радости, с какой он ее встретил, но обнаружила, что мысли его были
обращены только в прошлое. Было естественно, что он так сосредоточен на
Англии, но Англия должна была знаменовать и будущее. И она призывала его
надеяться, что в один прекрасный день они, конечно же, вернутся. До них
доходили удручающие слухи, что Буонапарте не очень хочет возвращения
генерала де Розана в ряды его высшего командования; и, разумеется,
пресловутая кротость француза, с какой он допустил, чтобы сэр Джон Стюарт
взял его в плен при Майде, не могла прийтись по вкусу никакому
главнокомандующему. Но такими слухами следовало пренебрегать, считала она.
Однако в мыслях генерала Англия, казалось, была только прошлым, и с этим
прошлым Добсон связывал его не меньше, чем жена.
- Эти канониры, моя дорогая. Если бы их меткость хотя бы вполовину
равнялась меткости Глыбы Стивенса, они не потратили бы столько ядер.
- Да-да, Гамильтон.
Глыба, когда упражнялся в ударах, мог попасть в положенное на землю
перо один раз из четырех. И даже больше. Благодаря ему Танкервиль выиграл
пари в Чертси. Глыба был садовником графа. Сколько их теперь упокоилось в
земле?
- Дорсет так и не стал прежним, - продолжал он, доедая остатки котлеты
на краю тарелки. - Заперся в Ноуле и никого не принимал. - Сэр Гамильтон