"Наталья Баранская. Пантелеймон, Пантелеймоне " - читать интересную книгу автора

танцевали на площадке. И целовались на темной скамейке. Поздно ночью дошли
до ее дома, стали прощаться, и тут только сказал он, что в часть ему
возвращаться завтра, а ночевать негде. Маруська привела его в дом, в
единственную их комнату. Мать обозвала ее бесстыдницей, но все же постелила
ему на диване, а ей не позволила на сундуке, взяла к себе в кровать - для
верности.
Следующий день, воскресенье, они с Витькой провели вместе. Ходили в
зоопарк, ели в закусочной, потом Маруська провожала его на вокзал, долго
ехали в трамвае на площадке и, когда их теснили, прижимались друг к другу,
замирая.
А через субботу он уже пришел не к проходной, а прямо к ним. Тогда он и
спросил ее, прощаясь, оставаться ли ему на сверхсрочную или после
демобилизации ехать домой, на Волгу. Она почему-то ответила грубо: "А мне-то
что, делай как знаешь!" Он скулами поиграл, а потом говорит: "Ну, прощай, я
через полтора месяца домой еду". Простились так, будто и не целовались
никогда. Дома же Маруська проплакала весь вечер да две недели переживала -
приедет или конец.
Он приехал, сказал - прощаться. Матери не было, отправилась к сестре в
Клин. Посидели за пустым столом с вышитой дорожкой, поговорили чинно.
Маруська сказала: "Вот стану ткачихой, потом пойду учиться на инженера по
текстильному делу". А Витька ей: "А я решил на авиаконструктора". Потом он
встал: "Ну, желаю вам счастья". Они почему-то на "вы" разговаривали. Тут она
кинулась к нему, прижалась, обняла и не отпустила. Так Маруська и не
собралась спросить у матери - забыла она про Витьку или нарочно уехала в ту
субботу? А теперь ее нет, умерла.
С того дня и началась у них настоящая любовь. Витька был в этом деле
совсем дурошлеп, а Маруська-то нет, но она этого не выказывала, а он в
лихорадке и не заметил. Так он был ей мил, так уж мил, что она вся истаяла у
него в руках, как леденчик.
Всю ночь с субботы на воскресенье и долгое воскресное утро провели они
вдвоем. Засыпали усталые, просыпались веселые. И завтракали в постели -
пшенной кашей холодной с сахаром... Надо ж, и это она помнит! Поднялись
только к обеду. Мать могла приехать, да и Витьке пора было очухаться.
Маруська провожала его на вокзал, всю дорогу держались за руки. А у него
глаза просто закрывались, засыпал на ходу. Она побоялась - проспит еще свою
станцию, поехала с ним. Он спал у нее на плече, а она караулила - не вошел
бы патруль или офицер. И тяжело было, да сладко его беречь.
Теперь Витька рвался в Москву, выпрашивал внеочередные наряды, чтобы
съездить лишний раз. Его отпускали иногда. Об отъезде домой уж и речи не
было.
А потом мать сказала: "Вы бы уж в загс сходили, бессовестные, я бы вам
кровать уступила, если по закону". Мать была хорошая женщина. А Витьке и
согласовывать не с кем, он сирота. Так и поженились. Свадьбой не шумели,
вроде поздно было - Маруська уж на третьем месяце была. Да и деньгами
нуждались. А теперь жаль.
Семь лет с тех пор прошло - Райке уже седьмой...

Маруська торопилась на работу, бежала через двор по лужам, тащила по
ним Райку, забыв, что девочка в ботинках. Бабка Липа встретилась им, из
флигеля. К бабке надо непременно зайти. Она женщинам очень помогает и у