"Вячеслав Барковский, Евгений Покровский. Русский транзит 2 " - читать интересную книгу автора

снимать шкуру с умерщвленного животного.
Из-под белоснежной с кремовым оттенком изнанки показались стянутые
перламутровыми пленками еще едва обозначенные мышцы младенца. Плоть была горячей
- она парила... Многие из наблюдавших были уверены, что ягненок еще дышит. И
нигде не было видно ни капли крови.
Юрьев вдруг понял, что это скорее представление, чем прилюдный забой скота,
так сказать, жертвоприношение понарошку, которое должно кончиться каким-нибудь
хитрым фокусом, в результате которого ягненок, вновь обретя шкуру и жизнь,
весело заблеет перед одураченной толпой.
И все же не собственно фокус был тут главным. Главным было то-и Юрьев
почему-то был в этом уверен,- что сей фокус кавказец припас именно для него.
"Во дает!" -сказал кто-то в толпе с едва уловимой тоской и ноткой
обреченности в голосе.
"Профессионал. Ничего не скажешь, знает свое дело!" -поддержала толпа без
особого энтузиазма.
Подбадриваемый языческим страхом толпы, наэлектризованной почти мистическим
действом жертвоприношения, Бармалей, весело сверкая красноватыми белками своих
черных очей, с дьявольским артистизмом продолжал работу. После того как шкура с
ягненка была снята, мальчик вынес из ларька эмалированный таз.
Еще раз оглядев почтенную публику, в полной тишине расширенными зрачками
следившей за ритуалом свежевания, Бармалей улыбнулся во весь свой рот,
неожиданно предъявивший окружающим не банальные тридцать два, а все пятьдесят
четыре, причем по-акульи агрессивных зуба, и перерезал ягненку горло. Широкой
алой струёй хлынула в таз легкая, пенящаяся кровь агнца, наполняя эмалированную
емкость горячим соком жизни. Чернявый мальчик беззвучно смеялся, глядя на
Бармалея...
Юрьев отвернулся, чтобы облизнуть губы, и его стошнило.
- Давай, иди отсюда! Я сказал - нервным удалиться! - кричал кавказец,
грозно надвигаясь на него все с тем же ножом в руках.
Юрьев торопливо пошел прочь от притихшей толпы и разбушевавшегося Бармалея.
который вопил ему вслед что-то насчет настоящих мужчин. "Интересно,- думал,
стремительно идя к остановке троллейбуса. Юрьев, которому на время полегчало,-
станет ли кто-нибудь из толпы теперь есть этот самый шашлык? По-моему, духанщик
утратил чувство меры. Хотя, наверное, многим нравится: вот так - с дымящейся
кровью и предсмертной судорогой..."
В троллейбусе, на задней площадке которого Юрьев, как селедка, болтался в
жиденьком рассоле недовольно пыхтящей толпы, работавшее с перебоями сердце его
внезапно собралось покинуть бренное тело сначала упав куда-то в ноги, оно потом
вдруг подпрыгнуло к самому горлу и забилось там угодившим в сачок мотыльком.
Юрьев смертельно испугался и схватился обеими руками за горло. Он сейчас
чувствовал себя тяжелым хрустальным сосудом в руках младенца. Соседи, видя его
позеленевшее лицо, с радостной готовностью расступились, чтобы дать наконец
человеку спокойно умереть. Но Юрьев совсем не собирался умирать здесь, в
общественном транспорте, распластавшись в грязи своим дурно пахнущим развеселым
праздником жизни телом поверх плевков, фантиков и подсолнуховой шелухи, с
выпученными глазами и перекошенным ртом! Нет, он не доставит такого удовольствия
этим почтенным зевакам, только и ждущим его предсмертного хрипа Он не допустит,
чтобы крепкие веселые парни в белых халатах брякнули его, еще не остывшего от
жизненных коллизий, словно пошлый куль с мочевиной, на брезентовые носилки и
потом повезли бы под аккомпанемент плоских анекдотов и жеребячьего гогота в