"Джон Барт. Химера" - читать интересную книгу автора

причастности ни к ее проблемам, ни к его.
- "Но мы же ведь знаем, что ответ у нас в руках! - воскликнул джинн. -
Мы оба рассказчики, и ты должна понимать не хуже меня: это как-то связано с
тем, что ключ к сокровищу и оказывается самим сокровищем".
- Ноздри моей сестры сузились. "Ты уже дважды назвал меня
рассказчицей, - сказала она, - а я в своей жизни не рассказала ни одной
истории - не считая тех баек, которыми потчевала на сон грядущий Дуньязаду,
но они - самые обыкновенные, всем известные истории. Единственный рассказ,
который я когда-то придумала, - как раз этот давешний, про ключ и сокровище,
но я сама его не понимаю..."
- "Боже милостивый! - вскричал джинн. - Ты хочешь сказать, что еще и не
начинала свою тысячу и одну ночь?"
- Шерри мрачно покачала головой: "Единственная тысяча ночей, о которой
мне известно, - это время, на протяжении которого эта свинья, наш царь,
убивает невинных дочерей правоверных мусульман".
- Наш очкарик-посетитель впал во внезапный восторг и на некоторое время
даже потерял дар речи. Немного придя в себя, он схватил мою сестру за руку и
совершенно ошарашил нас обеих, провозгласив, что всю свою жизнь буквально
боготворит ее, - заявление, от которого наши щеки покрылись румянцем. Годы
тому назад, когда он, будучи студентом, без гроша в кармане, развозил от
стеллажа к стеллажу в библиотеке своего университета тележки с книгами,
чтобы немного подзаработать на оплату своего обучения, его при первом же
прочтении рассказов, которыми она отвлекала царя Шахрияра, обуяла страсть к
Шахразаде, столь могучая и неослабевающая, что его любовные похождения с
другими, "реальными" женщинами казались ему в сравнении с ней нереальными,
двадцатилетнее супружество - лишь затянувшейся неверностью, а его
собственная беллетристика представала подражанием, бледной подделкой
подлинных сокровищ ее "Тысячи и одной ночи".
- "Которыми отвлекала царя! - повторила Шерри. - Я думала об этом! Папа
считает, что на самом-то деле Шахрияр готов отказаться от своих злодеяний,
прежде чем его страна распадется на части, но нуждается в оправдании, чтобы,
нарушив клятву, не потерять лица в глазах своего младшего брата. Я
прикидывала, не отдаться ли ему и потом рассказывать волнующие истории,
оставляя их с ночи на ночь недосказанными, пока он не узнает меня слишком
хорошо и уже не посмеет убить. Я даже подумывала о том, чтобы подсунуть ему
истории о царях, претерпевших еще худшие злоключения, чем он и его брат, но
не ставших из-за этого мстительными; о любовниках, которым неведома была
неверность; о мужьях, любивших своих жен больше себя. Но это слишком
фантастично! Кто знает, какие из историй сработают? Особенно в первые
несколько ночей! Я вполне способна представить, что он ради разнообразия
пощадит меня день-другой, а потом справится со своей временной слабостью и
вернется к прежней политике! Я отказалась от этой идеи".
- Джинн улыбнулся; даже мне было ясно, о чем он думает. "Но ты
говоришь, что читал эту книгу! - воскликнула Шерри. - Тогда ты должен
вспомнить, какие в ней истории и в каком они идут порядке!"
- "Мне нет нужды их вспоминать, - промолвил джинн. - Все те годы, что я
писал всякие истории, твоя книга не покидала мой рабочий стол. Я пользовался
ею тысячу раз - даже если просто бросал на нее взгляд".
- Шерри спросила, уж не он ли сам и сочинил, чего доброго, те истории,
которые она якобы рассказывала или еще расскажет. "Как я мог? - засмеялся