"Джон Барт. Плавучая опера" - читать интересную книгу автора

обложенный старыми тетрадками с "Размышлениями", размышляю, как бы мне
написать, что такое "Плавучая опера", и вдруг замечаю, что пальцы барабанят
по столу, в точности воспроизводя ритм вот той вон рекламы, где неоновые
буквы то вспыхивают, то гаснут. А вы бы видели мои пальцы. Тело у меня
вообще-то ладное, случалось кой от кого слышать, даже довольно красивое, так
что пальцы - единственное на нем уродство. Зато какое! Просто-таки канаты
перекрученные - разбухли, оплыли, а ногти-то, ногти, прямо панцири
тяжеленные. Дело в том, что был у меня (а может, и сейчас есть) какой-то там
вялотекущий бактериальный эндокардит со всякими осложнениями. Еще в юности
привязался. Из-за него и пальцы скрючились, и, кроме того, бывают - хотя не
так часто - приступы слабости. А осложнения такие: инфаркт мне угрожает, вот
что. То есть в любую минуту свалюсь вот и не встану - может, случится это
лет через двадцать, не раньше, а может, и фразу не успею дописать. Известно
мне об этом с 1919 года, уже тридцать пять лет, значит. Да ко всему
остальному у меня хроническое заболевание предстательной железы. Когда
помоложе был, из-за этой болезни случались в моей жизни всякие неприятности,
потом обязательно объясню, какие именно, - ну а потом, вот уже много лет
просто принимаю гормоны в капсулах (миллиграмм диэтилстилбэстрола или
эстроген) каждый день и, не считая того, что выпадает иногда бессонница,
особых беспокойств больше не испытываю. Зубы у меня хорошие, только в нижнем
коренном слева есть пломба да еще коронка на верхнем правом клыке (сломал в
1917 году, когда поехали с приятелем на пароме по Чесапику и затеяли
бороться на палубе). С глазами, с пищеварением у меня полный порядок,
запоров отродясь не бывало. Ну а еще меня царапнул штыком один
сержант-немец - в Аргоннах это было, на войне. Остался шрам на левой
лодыжке, и мышца там немеет, хотя совсем не больно. Немца того я убил.
Вы потерпите одну-две главы, я втянусь, и дело веселее пойдет - никаких
отступлений, только история.
Еще минуточку, и мы к ней приступим, вот только заглавие объясню.
Шестнадцать лет назад, когда я решил описать, как в один июньский день 1937
года переменил свой взгляд на вещи, ни о каких там заглавиях и речи не было.
Честное слово, всего час с небольшим назад, когда наконец-то взялся за дело,
я уразумел: получится книжка величиной с обычный роман, так, стало быть, и
заглавие ей, как в романах, потребуется. А поначалу-то, в 1938-м, сочтя, что
надо изложить случившееся на бумаге, я думал - выйдет просто заметка для
моих "Размышлений", черновая запись, у меня такими записями да сведениями
разными вся комната завалена. Человек я аккуратный, ничего не упускаю. И раз
уж вздумал записать одно за другим события того июньского дня, то первым
делом постараюсь восстановить до последнего пустяка все свои мысли и все
поступки, чтобы ни единого пробела не осталось. Понадобилось мне для этого
девять лет - я ведь себя не погонял,- и вон они, заметки мои, целых семь
ящиков из-под персиков там у окна, видите? Да еще почитать кое-что пришлось,
романы разные, чтобы разобраться, как истории рассказывают, и медицинские
книжки, и справочники по кораблестроению, по философии, сборники народных
песен, труды по юриспруденции, фармакологии, истории Мэриленда, химии газов,
ну, еще там всякое, - а как же иначе, в причины-то и следствия надо же было
проникнуть, чтобы уж точно знать: происходившее тогда мне более или менее
ясно. На все это я ухлопал три года, не скажу, что с удовольствием, потому
как ради дела я был вынужден отказаться от обычной своей системы чтения и
читал только нужное, а книги эти довольно-таки специфичные. Да, а еще два