"Доналд Бартелми. Возвращайтесь, доктор Калигари" - читать интересную книгу автора

поэтов и качков, и чьи стихи непременно начинаются словами "Сквозь все мои
звенящие мгновенья..." Меня беспокоят его реплики. Вдруг они лучше моих? Мы
избираемы силою наших ослепительных реплик. Что он ей говорит? Что он
говорит Джоан? Какой сорт лапши он впихивает ей в уши? Меня подмывает
подойти и попросить его показать справку о почетном отчислении из Школы
Известных Писателей. Что может быть величественней и необходимей, чем "Армия
детей"? "Армия юности под стягами истины", - как мы обычно пели в четвертом
классе Школы Скорбящей Богоматери, под неумолимым оком Сестры Схоластики,
которая знала, сколько ангелов может танцевать на острие иглы...
Флоренс, по моим наблюдениям, старательно избегает жизненных неувязок.
Она выставляет себя несчастнее, чем на самом деле. Она раз и навсегда решила
быть интереснее. Она опасается нам наскучить. Она пытается утвердить свою
индивидуальность. Она вовсе не собирается уходить на покой. Знает ли Вперед
Христианин что-нибудь о крупнейших озерах мира? Избавьтесь в случае
необходимости от работников. Я избавляюсь от тебя, одаренность, похоже,
пронизавшая меня. Она перенеслась на машине из Темпельхофа в американскую
зону, поселилась в отеле, пообедала, посидела в кресле в вестибюле,
разглядывая молодцеватых американских подполковников и их розовощеких
немецких девушек, и пошла прогуляться. Первый немецкий мужчина, которого она
увидела, оказался полицейским-регулировщиком. Он носил форму. Флоренс
добралась до островка ожидания и подергала полицейского за рукав. Тот мигом
согнулся перед милой американской старушкой. Она подняла свою трость, трость
1927 года из Йеллоустона, и шарахнула его по голове. Регулировщик упал как
подкошенный, прямо посреди улицы. Потом Флоренс вместе со своей тростью
поспешно поковыляла в торговый центр и там принялась избивать людей, мужчин
и женщин, без разбору, пока ее не усмирили. "Формула Обращения". Можно вам
спеть "Формулу Обращения"? Флоренс сделала то, что сделала. Ни больше ни
меньше. Она вернулась на родину под надзором, в военном самолете. "Почему у
вас дети убивают всё подряд?" "Потому что все уже давно убиты. Все абсолютно
мертвы. И вы, и я, и Вперед Христианин". "Вы не слишком-то жизнерадостны".
"Это правда". Начало писем к жене младшего графского отпрыска: Мадам... "Мы
установили ванну на первом этаже, когда у нас гостила Ида. Ида была сестрой
мистера Грина и не могла скакать по лестницам". Как насчет Касабланки?
Санта-Круза? Фунчала? Малаги? Валетты? Ираклиона? Самоса? Хайфы? Котор-Бей?
Дубровника? "Я хочу сменить обстановку, - говорит Флоренс. - Чтобы буквально
все было по-другому". В творческом сочинении, необходимом, но не достаточном
для поступления в Школу Известных Писателей, Баскервилль разродился
"Впечатлениями об Акроне", начинавшимися: "Акрон! Акрон был заполнен людьми,
шедшими по улицам Акрона, неся маленькие транзисторные приемники, причем
включенные".
У Флоренс есть Клуб. Клуб собирается по вечерам каждый вторник в ее
старом, огромном и плоском, напичканном ванными доме на бульваре Индиана.
Клуб - это группа людей, которые, в данном случае, собираются, чтобы
декламировать и слушать стихи во славу Флоренс Грин. Для допуска нужно
что-нибудь сочинить. Чтo-нибудь, как правило, начинающееся в духе: "Флоренc,
ты хоть и старушка, но такая веселушка..." Поэма Вперед Христианина
начиналась "Сквозь все мои звенящие мгновенья..." Флоренс носит поэмы о себе
в кошелке, они скреплены в здоровенный засаленный ком. Воистину Флоренс
Грин - невероятно богатая, невероятно эгоцентричная чокнутая старушенция!
Шесть определений определяют ее таким образом, что сразу понимаешь: она -