"Доналд Бартелми. Возвращайтесь, доктор Калигари" - читать интересную книгу автора

Баскер-вилль и был снова приглашен. И во второй раз не оплошал: "Прежде чем
цветы дружбы увяли, увяла дружба, Гертруда Стайн". Джоан похожа на
ослепительных девушек из "Вога", дразнящих в своем микенском неглиже,
голенькие животики со льдом. "Он движется", - произнес Мандрагор, и рояль
приподнял себя волшебно на несколько дюймов и закачался из стороны в сторону
в осторожном болдуиновом танце. "Он движется", - согласились остальные
пассажиры, околдованные постгипнотическим влиянием. "Они движутся", -
говорит Джоан, отсылая к своему вырезу, где тоже колышется из стороны в
сторону, вибрирует тайное движение Хайнца. Я выношу супу серьезное
предупреждение, задрапированное самыми что ни есть недвусмысленными
выражениями, и Джоан благодарно лыбится, но не мне, а Памеле Хэнсфорд
Джонсон. Может быть, Виргинские острова? "Мы там были в 1925-м, мистер Грин
понбеил, я провозилась с его желудком всю ночь, и мухи, мухи - это что-то
невероятное". Они задают, по-моему, неправильные вопросы. "Где" - вместо
"зачем". "Я как-то читала, что средний возраст добровольцев Чана - тридцать
семь лет. Да, с такой компанией много не навоюешь". Это точно, мне тоже
тридцать семь, и если Чан Кай-ши решил положиться на мужчин моего сорта, ему
придется распрощаться с материком. Охо-хо, нет ничего лучше интел-лигентских
посиделок, за исключением перепихона с нагой девой и курсива "Эгмонт
светлый".
Несмотря на свою уже упомянутую тормознутость, коя, возможно, объясняет
его равнодушие к великолепному индивидуальному плану обучения, Баскервилль
никогда не рисковал застояться. Напротив, его постоянно продвигали. Хотя бы
потому, что его стульчик всякий раз требовалось уступить какому-нибудь
другому дитяте. (Баскервилль, таким образом, несмотря на внушительный рост и
огромный потенциал, классифицируется как дитё.) Некоторые, не станем врать,
никогда не думали, что Баскервилль может вымахать до шести футов, изучая
Эндрю Джексона, гелий-водород и аборты, и где теперь мои мама и папа, а? Со
слов Флоренс, в циркулярный июньский полдень 1945 года шел дождь, да такой,
что им можно было наполнить таз размером с море, а она посиживала в шезлонге
в северной спальне (на одной стене этой спальни висит двадцать фотографий
Флоренс в одинаковых рамках, от восемнадцати лет до восьмидесяти одного, она
была красоткой в восемнадцать) и читала номер "Лайфа". Там как раз
напечатали первые снимки из Бухенвальда, и она не могла отвести глаз, она
прочла текст - или часть текста - и ее стошнило. Придя в себя, она прочла
статью, но не поняла ни слова. Что значит тотальное уничтожение? Ничего это
не значило, свидетель припоминал маленькую девочку - еще живую, одноногую,
ее швырнули в кузов на гору трупов, подготовленных к сожжению. Флоренс стало
дурно. Она безотлагательно выехала в Гринбрайер, курорт в Западной
Вирджинии. Позже она разрешила мне поведать об основных морях:
Южно-Китайском, Желтом, Андаманском, Охотском. "Я вижу, вы культурист", -
говорит Джоан. "Но не поэт", - парирует Баскервилль. "А что вы написали?" -
спрашивает она. "По большей части, я произношу реплики", - говорю.
"Реплики - не литература". "У меня еще есть роман, - отвечаю, - во вторник
ему исполнится двенадцать лет". "Опубликован?" - спрашивает. "Незавершен, -
говорю, - но все равно очень суров и своевремен. Знаете, там про армию,
собранную из детей, совсем маленьких. Но я их хорошо вооружил: М-1,
карабины, пулеметы 30-го и 50-го калибра, 105 гаубиц, безоткатные пушки,
нормально, словом. Центральная фигура - Генерал. Ему пятнадцать лет. Однажды
эта армия появляется в городе, в парке, и занимает позиции. А потом начинает