"Агния Барто. Найти человека " - читать интересную книгу автора

"... Поручите мне, я весь город перерою.
Наташа Басманная"

"Дорогая тетенька, люди, которых вы называли, у нас не проживают, а то
бы я их обязательно нашла.
Валя Чуркина"

- Кто участвует в поисках?
Если бы такой вопрос задали мне дети, я бы ответила:
- Нас много. "Мы длинной вереницей идем за Синей Птицей..." Но ведет
нас не Фея Свет, нас ведет "Маяк", и идем мы не под музыку, а под его
позывные. Впереди идет вместо феи Берилюны целый отдел писем Радиокомитета и
его помощники - добровольцы всех возрастов, от студентов до пенсионеров. И
потом нас не тринадцать, как в сказке о Синей Птице, нас - тысячи. Идут,
взявшись за руки, редакторы, операторы, идут главные участники поисков -
радиослуша-"тели. "Мы длинной вереницей идем за Синей Птицей..." Но найти ее
не всегда удается. Так сказала бы я детям.

Пишу очередную передачу. Как ее построить? Ведь у меня в руках одни
только письма... Некоторые из них дают повод для большого общественного
разговора: о вере и верности, об усыновленных детях. Иногда встречается
повод поговорить о чем-то веселом, и я охотно пользуюсь им. Невозможно все
время рассказывать только о трудных судьбах, о наследии войны. Надо дать
слушателям и улыбнуться. Но стоит лишь отвлечься от основной темы,
сокращается время для главного - для рассказа о самих поисках.

Документальность - о ней в последние годы много спорят. Допустим ли
авторский домысел? Может ли писатель, работая над документальным материалом,
дополнить его, довообразить? И где границы такого домысла?
Заботили и меня эти споры, когда я начала писать о живых людях и о том,
как сложились когда-то и меняются теперь их судьбы. Мне нужно было решить
для себя - имею ли я право на домысел и в какой мере.
Сначала мне показалось заманчивым свободное обращение с письмами. Если
мало жизненных подробностей, почему бы их не домыслить? Ведь рассказанное
станет более впечатляющим, литературно обогатится. Но вскоре я поняла, что
тут скрыта большая опасность. Расширяя границы домысла, можно лишить
жизненную историю самого драгоценного - подлинности. Меня испугало, что
подлинность пострадает, так же как страдает иногда от слишком вольного
обращения даже система Станиславского.
В одной моей пьесе, которая репетировалась в Ленинградском ТЮЗе,
посыльный приносит в квартиру железнодорожный билет. По секрету от всех
заказал билет обиженный дедушка. Артист, исполнявший роль посыльного,
почему-то врывался в переднюю и, запыхавшись, выпаливал:
- Билетик заказывали?
Не давая партнерам сыграть нужную сцену растерянности, он всовывал
билет в руки едва успевшего появиться деда и, пробормотав на ходу: "Нижняя
полка, место 21", сломя голову уносился за кулисы.
- Почему он так торопится, комкает всю сцену? - недоумевала я.
Актер охотно разъяснил:
- Тороплюсь я потому, что посыльный сам сегодня уезжает в отпуск, и,