"Владимир Евтихианович Баскаков. Кружок на карте " - читать интересную книгу автора

- Да, должен доставить груз по назначению.
- А ты бы этот груз здесь оставил для раненых. Там, поди, в мешках и
чекушки имеются.
- Не смотрел, не знаю.
- Посмотри.
Боева несколько покоробил покровительственный тон старшины, но он
промолчал: старшина был явно кадровым, матерым, каких уже немного осталось в
армии. Задираться с ним было бы смешно, тем более при Прохорове, который
сразу почувствовал в старшине силу, смотрел на него заискивающе и
благодарно: удостоил, мол, и меня, и мальчишку лейтенанта беседой и
трапезой.
- Гляди, лейтенант, - снова заговорил старшина, - а то я могу написать
расписку, что, дескать, ты сдал, а я принял. Все по форме.
- Нет, не могу.
- Ну как знаешь...
Минут через сорок машина снова шла по тряской дороге.
Следующую ночь Прохоров и Боев провели в холодном сарае, чуть
согреваемом маленьким костром, разожженным саперами, которые ладили здесь
гать через плохо промерзшее болото. Утром пришлось повозиться у машины:
остыла на морозе. Только к полудню двинулись в путь, и Боев, не выспавшийся
ночью, задремал, убаюканный мерным завыванием двигателя.
Доставка этих подарков была, по существу, первым его поручением на
войне. Пожалуй, даже вообще первое в жизни служебное дело. Ровно год назад,
тоже в декабре, он, студент-филолог, сдавал экзамены в Ленинградском
университете. Здания Петровских коллегий на Васильевском острове стояли
промерзшие, заиндевевшие, как будто мертвые. По их километровым коридорам
неслышно, точно тени, тащились хмурые люди - студенты и преподаватели - с
поднятыми воротниками пальто, укутанные бабушкиными платками. Было тихо и
страшно. Последний экзамен Боев сдавал в большой лингвистической аудитории с
окнами, забитыми фанерой. На шкафах стояли допотопные фонографы, а со стен
смотрели портреты знаменитых филологов предреволюционной поры - бородатые
люди в крахмальных манишках и твердых воротничках, с лингвистическим
спокойствием в строгих глазах.
Экзамен принимал человек, чем-то очень напоминавший любой из этих
портретов - быть может, сухостью лица или спокойствием жестких глаз.
Впрочем, профессор наверняка лично знал этих людей. Он сидел за столом,
подняв острые плечи, как бы застывший в этой странной позе; на руках -
шерстяные перчатки, на ногах - какие-то нелепые и, как показалось Боеву,
дамские боты.
Не глядя на Боева, профессор взял его зачетную книжку, снял очки,
протер их пальцами в перчатках и, будто размышляя вслух, тихо сказал:
- Утверждают, что с завтрашнего дня повысят норму на хлеб.
- Я тоже слышал об этом, - подтвердил Боев. Профессор долго макал ручку
в пустую чернильницу, потом взял карандаш, впервые внимательно посмотрел на
студента и вдруг спросил строго:
- А почему вы, молодой человек, не на войне?
Боев даже как-то растерялся от столь необычного на экзамене вопроса,
ответил неуверенно:
- Видите ли, в Ленинграде много еще молодежи призывного возраста. Нас
почему-то не берут пока.