"Владимир Евтихианович Баскаков. Кружок на карте " - читать интересную книгу автора

Но утром почти у самого штаба появились немецкие танки. Их быстро
рассеял находившийся в резерве истребительно-противотанковый полк, однако
Шубников понял: нужно принимать какие-то срочные и энергичные меры.
Потеряешь час - потеряешь все.
Он сам сел за рацию и стал связываться с командирами бригад. Все были
увлечены боем, рвались вперед. Всем было трудно. Все докладывали, что
противник получил подкрепление. Приказ Шубникова - занять круговую оборону и
быть готовыми драться в окружении - был для них полной неожиданностью. И
конечно, очень неприятной. Особенно для Куценко, первым занявшего Боковку.
Сын столяра из тихого местечка Лубны, что на Полтавщине, Семен Куценко
уже смутно помнил свой отъезд из отчего дома в трудном для Украины тридцатом
году. Уезжал он тогда на учебу в военное училище, И очень гордился этим,
всем показывал направление, подписанное райвоенкомом-краснознаменцем
товарищем Слуцким. Отец тоже ходил как именинник, прихватил ту бумагу с
собой в мастерскую и показал ее своим товарищам - таким же, как сам,
седоусым дядькам с круглыми запорожскими головами.
В тридцать девятом году старший лейтенант Куценко командовал ротой
легких танков, которые хорошо проявили себя в сухих монгольских степях у
Халхин-Гола. Но под Бродами в сорок первом он видел, как тяжко приходится
его полку, вооруженному теми же самыми танками, которые ему так нравились в
Монголии. После киевского окружения у него совсем не осталось машин. Послали
в Москву, в распоряжение Управления бронетанковых войск. А там
распорядились, как могли: нового полка не дали (к тому времени танковые
корпуса и дивизии были уже расформированы, отдельных танковых бригад
насчитывалось не так много), и Куценко назначили командовать участком в
Можайском укрепрайоне. Пришлось ему вводить в бой молоденьких, подтянутых
курсантов московских военных училищ, занявших окопы и дзоты, наспех
построенные московскими женщинами.
Почти на Бородинском поле Куценко был тяжело ранен, лежал в госпитале в
Ярославле и лишь весной сорок второго года смог прибыть в автобронецентр.
Здесь он и начал формировать танковую бригаду. Здесь и познакомился с
Козловским. Отсюда своим ходом его бригада дошла до станции погрузки, а
там - эшелоны, марш через леса и вот этот прорыв.
Когда бригада входила в проделанную пехотой брешь, Куценко чувствовал
себя превосходно. Пожалуй, впервые со времен Халхин-Гола его танки
действовали как танки: их не зарывали в землю, не заставляли прогрызать
вражескую оборону, как это нередко бывало в минувшем году. Прорвать оборону
им и тогда порой удавалось, но в воздухе после такого боя долго висела гарь
от металла и нефти.
Теперь все шло по правилам. Артиллерия сметает своим огнем систему
вражеского огня, пехота осуществляет прорыв, саперы подготавливают проходы
через минные поля, и танки устремляются вперед, перерезая неприятельские
коммуникации, заходя врагу в тыл, не оглядываясь на свои фланги. Все шло
хорошо целых семь дней. Куценко был счастлив. И вот снова прозвучало
проклятое слово "окружение". Неужели опять придется, как тогда в сорок
первом, брести по лесам, избегать дорог, обходить деревни?.. Но уже через
час после того, как к нему позвонил Шубников, он отдавал себе ясный отчет:
все будет так и в то же время не совсем так. Связь с корпусом прочная,
ориентиры указаны точно, задача достаточно определенна. Значит, можно жить.
Значит, кое-чему научились за эти семнадцать страшных месяцев!