"Джим Батчер. Барабаны зомби ("Досье Дрездена" #7) " - читать интересную книгу автора

при этом уже не будет. Вы будете лежать, холодный и неподвижный.
И несмотря на любые религиозные убеждения, на свидетельства переживших
клиническую смерть, на все вымыслы и домыслы, смерть остается абсолютной
загадкой. Никто не знает точно, что же там, потом. Это если допустить,
конечно, что это "потом" есть. К тому, что ждет нас там, во мраке, все мы
идем наугад.
Смерть.
Ее не избежать.
Ты.
Тоже.
Умрешь.
Осознание этого факта и так дается достаточно мучительно - но поверьте
мне на слово, оно заиграет совершенно новыми красками и эмоциями, когда вы
думаете об этом, стоя на краю собственной могилы.
Так вот, я стоял там среди безмолвных плит и монументов, а осенняя луна
светила мне. Кузнечиков в конце октября уже не слышно, но до меня доносились
шум движения, гудки, шум самолетов в небе, далекая музыка - город продолжал
жить своей жизнью, и это ободряло меня немного. Туман с озера Мичиган -
обычное дело осенними ночами, но сегодня он выдался особенно густой, и
щупальца его змеились по земле между камней. В воздухе ощущалось безмолвное,
набухшее разрядами напряжение - впрочем, для осеннего вечера и это в порядке
вещей. До Хэллоуина оставались считанные дни - время, когда границы между
материальным Чикаго и потусторонним миром, Небывальщиной, слабее всего. Я
ощущал движение беспокойных теней, по большей части слишком слабых, чтобы
явиться глазам смертных; они шныряли в сгустках тумана, пробовали на вкус
напитанный энергией воздух.
Мыш сидел рядом со мной, навострив уши, шаря взглядом по сторонам -
достаточно выразительно, чтобы убедить меня в том, что он в буквальном
смысле слова видит такое, чего не дано моим глазам. Впрочем, что бы он там
ни видел, это его не слишком беспокоило. Он сидел молча, подставив лобастую
башку моей одетой в перчатку руке.
Я надел свою старую кожаную ветровку, черные тренировочные штаны,
свитер и пару армейских башмаков. В правой руке я держал посох - массивный
дубовый дрын, сплошь покрытый вырезанными вручную рунами и знаками.
Материнский амулет, серебряная пентаграмма, висел на цепочке на шее.
Сожженная левая рука практически не чувствовала серебряного браслета-оберега
на левом запястье, но он тоже находился на месте. В кармане ветровки лежала
связка чеснока, приятно похлопывавшая по бедру при ходьбе. Странный набор
предметов, невинных на взгляд стороннего наблюдателя, но вместе они
составляли вполне эффективный арсенал, с каким я не раз выходил из всякого
рода неприятностей.
Мавра поклялась своей честью, но у меня и без нее хватало врагов,
которые с удовольствием разделались бы со мной, и я не собирался облегчать
им эту задачу. Однако же даже простое ожидание в темноте над могилой
начинало действовать мне на нервы.
- Ну же, - буркнул я себе под нос через несколько минут. - Где она,
черт подери, застряла?
Мыш вдруг зарычал - так тихо, что я не столько услышал, сколько
почувствовал это напряжение своей изувеченной рукой.
Я крепче сжал посох, оглядываясь по сторонам. Мыш тоже оглядывался до