"Эрве Базен. Анатомия одного развода [love]" - читать интересную книгу автора

его поцеловало, сказав разумно и ласково:
- Да и для нас это не так уж весело. Можно подумать, будто мама хочет
забыть, что родила нас от тебя. И все же...
Ей, Розе, еще нет пятнадцати, но по уму уже все двадцать. Она и
маленькой была такой же - пылкой, непохожей на других, очень
сообразительной, здравомыслящей не по годам, остроумной. И все же... Луи уже
выехал, несколько превысив скорость, на авеню де Пари он и виду не показал,
что понял. Ни от кого другого, кроме Розы, он не стал бы выслушивать этот
деликатный намек: И все же вы ведь любили друг друга... Чтобы дышать, нужны
оба легких, чтобы жить - отец и мать. Если теперь родители - лишь обломки
распавшейся семьи, то я, во всяком случае, родилась от их любви. Если и это
не так, то дышать больше нечем... Розе казалось, что нельзя даже затрагивать
эту тему. Другим - тоже. Какая разница между выбором Розы и Агаты? Роза
предпочла отца, потому что он создал ее вместе с матерью, Агата предпочла
мать, потому что она создала ее вместе с отцом. Разве это не одно и то же?
Те, чей родной город был уничтожен войной, сироты, у кого в метриках два
прочерка, - разве не остается у них навсегда ощущение увечности, желание
разыскать родных или узнать, кто они? Но тем, кто знал их и утратил,
нисколько не легче, они молча вопиют: Тех, от кого мы произошли, больше нет,
и мы не можем жить полной жизнью.
Луи едет по авеню дю Трон. Он недоволен собой. Он дал себе волю. Перед
Алиной нужно было хранить холодное достоинство. Пусть вся вина падет на нее,
тем лучше. Но что это? Роза погладила его руку - ту, что лежала на руле,
хоть это строго запрещалось, - и сказала:
- Если бы наши дедушка и бабушка расстались в дни твоей юности, ты бы
лучше нас понимал.
- Гм! - ответил Луи.
А собственно, почему он так удивился? Если проводить сравнение с
собственным детством, то сама мысль о возможности развода кажется ему дикой.
Просто нелепой. Но почему же нелепой, для кого? Справа - мать, слева - отец,
а он, Луи, посредине, ему разрешили полежать минут пять в уютном тепле
большой кровати красного дерева; это его самое первое воспоминание, и это
воспоминание свято, будто простыня с затейливо вышитыми инициалами была
покрывалом с церковного престола, принадлежащего богу домашнего очага,
единому в трех лицах. Да, да, так оно и было... Именно об этом напомнила
сейчас Роза.

11 апреля 1966

Больной ангиной Леон, свернувшись клубком в теплом халате, поглядывал
одним глазом на экран телевизора, придвинутого к дивану, другим - в учебник
Монжа и Гиншана. Приятно следить за матчем еще и потому, что хорошо знаешь
игроков и комментатора. К тому же после большой чашки грога и разных
порошков Леона охватило блаженное состояние, и он наслаждался. Из
подвального этажа опустевшего дома, где остались только кошка, Ги и Леон,
слышались фальшивые и нестройные рулады маленького любителя флейты.
Накануне в это же время тут было не меньше двадцати человек, танцуя,
они исцарапали весь паркет. Верховодила Агата, а Леона, освобожденного от
всех хлопот, приставили к радиоле. Дядя Анри кружил дам и отдавил им все
ноги. Габриель рассматривал приготовленное угощение, подарки, платья, сшитые