"Эрве Базен. Анатомия одного развода [love]" - читать интересную книгу автора

одного из мерзавцев - этим выражением клеймились мужья, бесспорно его
заслуживающие, впрочем, как и те, которые могли бы таковыми стать.
В этот день Эмма была крайне огорчена глупейшим поступком одной из
своих подопечных: Представляете себе, мамаша маленького Гонзаса снова
сошлась со своим пьяницей, что скажете, а? - и решительно нацепила кухонный
фартук Алины. Она взбила, перевернула, сложила вдвое омлет с ветчиной,
действуя очень осторожно, чтобы не поцарапать сковородку с тефлоновым
покрытием. Мужчины всегда плохо обращаются с такой посудой, когда пользуются
ею. Покончив с оладьями и с кофе, она тут же кинулась мыть посуду, заметив
мимоходом, что в доме, из которого деньги уплывают к потаскушкам, никогда
нет машины для мытья посуды, это правило. А в девять часов пять минут,
ссутулясь, уже стояла у занавески, рядом с изнервничавшейся, непрерывно
смотрящей на часы Алиной.
- Надо предупредить Луи, чтоб в следующий раз он приводил детей домой
вовремя. Только, пожалуйста, не вздумайте журить их за опоздание.
Алина ничего не ответила. Впервые вся Четверка ушла из-под ее крыла.
Она была уже готова вообразить самое худшее. Несчастный случай. Похищение.
Поистине у страха глаза велики. Но вот десять минут спустя (ей-то казалось,
что прошла целая вечность) она наконец вскрикнула:
- Вот и они!
Луи действительно только что высадил детей на перекрестке, чтобы не
делать объезда, так как на этой улице было одностороннее движение, и
Четверка уже тянулась домой гуськом, в порядке, обратном их возрасту.
Ги шел без шапки, держа под мышкой плащ и шарф, прыгая по краю тротуара
с плиты на плиту, стараясь не ступать на полоски меж ними. Обычно это ему
хорошо удавалось. Чем же он так озабочен, что на каждые два прыжка один раз
дает маху?
За ним шла Роза в габардиновом пальто, застегнутом на все пуговицы, с
низко опущенным капюшоном, все еще встревоженная неотвязной мыслью: Значит,
всему действительно конец? Именно это, прощаясь, она шепнула на ухо бабушке.
Затем следовала Агата, как колоколом, укрытая прозрачной дождевой
пелериной; смявшаяся синтетика похлопывала ее по ногам.
Заключал шествие Леон: серьезный, невозмутимый, он шел по самой
середине тротуара и пальцем протирал стекла своих очков.
Они не разговаривали. Они шли поодаль друг от друга. Пригнувшись,
торопились к дому под проливным дождем, который вдруг неожиданно хлынул, и -
вслед за кошкой с поднятым мокрым хвостом, бросившей своих кавалеров, -
ринулись к калитке; в несколько прыжков проскочили шесть ступенек и вот уже
топали по коврику, вытирая ноги, затем по коридору и на кухню, где их ждала
негодующая мать.
- Это еще что? - закричала она. - Я уже хотела в полицию звонить.
- А разве папа не провожал вас? - спросила Эмма. Роза поняла. Мамаша
Вальду - ее только не хватало! И девочка пробурчала, толкнув дверь:
- Папа довез нас до перекрестка. А что? Ведь нам не пять лет.
Леон помахал рукой в знак приветствия, глухим голосом сказал: "Добрый
вечер!" Отныне он единственный мужчина в этом доме. Пример отца, отвечавшего
на крики невозмутимостью, уже давно научил его тому же. Любому шуму, бушует
ли мать, или бьют стенные часы, можно противопоставить учтивую глухоту. И
Леон преспокойно последовал за Розой. Только Агате не пришло в голову, что к
ней осмеляться придраться, и она сбросила свои грязные сапожки и пошла мыть