"Эрве Базен. Встань и иди" - читать интересную книгу автора

большего", ибо ждет не он, а тот "заинтересованный свидетель",
единственный подлинный свидетель. Тот, кто..." Далее следовала проповедь,
в которой звучал голос священника.
Второе письмо прислал Максим де Рей, до этого момента не подававший
никаких признаков жизни. "Четырнадцатого числа я находился на охоте и не
мог присутствовать на вашей встрече. Я об этом не жалею, так как у меня
создалось впечатление, что вы превратили ее в своего рода западню. Но
послушайте, куда вы нас вербуете? В наши дни слишком часто агитируют тех,
кто ждет большего. Как правило, это происходит на собраниях, а не в
частном порядке. Поскольку в наше время нет таких общественных сил,
которые были бы в стороне от политики, по-видимому, ваши лидеры
рекомендовали вам действовать столь незаметным манером, чтобы втереться к
нам в доверие. Кто же они такие? Каков ваш "изм"? Какие блага сулите вы
нам, увлекая за собой исключительно ради выгоды вашего Дела? Все дороги
приведут в Рим, лишь бы вовремя получить допинг на пути, избранном каждым
из нас. Так скажите же, по крайней мере, об этом прямо. Не исключено, что
у вас та же группа крови, что и у меня. Так или иначе, я хотел вам
написать, что я не простофиля... Впрочем, и не любитель политики".
И следовало признать просто не заслуживающей внимания реакцию Люка,
прибежавшего к нам, чтобы швырнуть на стол старый экземпляр журнала "Жизнь
как нос корабля" и весело крикнуть:
- Здорово, дорогая!

***

Все это вместе взятое меня проста ошарашило. И пригнело в бешенство.
Что за мерзкая шутка, когда другие принимают тебя всерьез еще до того, как
приняла себя всерьез ты сама! Ты едва только успела выслать первых
разведчиков, а противник уже яростно контратакует твои намерения. Ты еще
только готовилась подложить мину, а им уже почудился взрыв. Было над чем
посмеяться; было и от чего задрать нос. Меня охватили два противоречивых
желания: смеяться над собой и считать себя интересной личностью. Впрочем,
оба они мне свойственны, и вполне возможно, что одно из них маскирует
другое.
Вначале меня разбирал невеселый смех, который трясет вас, как
мартовский ветер подснежники. Я еще не избавилась от него и в то утро,
когда Клод пришел к нам; занимаясь чисткой картошки, я размышляла:
"Знаешь, Констанция, если у тебя зуд семейных забот, то лучше ограничься
Клодом: сажай его на горшок, подтирай ему попку, вытирай нос, одевай и
раздевай - вот что тебе надо, вот занятие для барышни, которая неспособна
рожать детей сама. Хорошо еще, что он тебе пара, что без твоего разрешения
он не станет лазить по лестнице. Иначе и такое занятие было бы тебе не по
силам".
Как это ни удивительно, но от саркастических раздумий меня избавила
Матильда. Повернувшись ко мне на своем круглом стуле, она накинулась на
меня:
- Тоньше очистки! Сколько раз надо тебе говорить! Потом, поглядев па
малыша, который лежал на паркете и строил из разноцветных кубиков
пирамиду, она добавила:
- Если бы удалось найти ходунок по его росту, может быть, мы сумели