"Эрве Базен. Встань и иди" - читать интересную книгу автора

Того же Люка я делегировала четырнадцатого ноября на завтрак,
устроенный директором лицея Жан-Жака Руссо его выпускникам, - на нем не
могла присутствовать женщина. Ему было поручено зазвать как можно больше
народу, потом поймать такси и заехать за мной, чтобы отвезти к Кармели. В
самом деле, о том, чтобы ехать на бульвар Сен-Жермен в моей коляске, не
могло быть и речи! Как и о том, чтобы брать палки! Опираясь на руку
Милаидра, я смогу войти в магазин, выпрямившись во весь рост. Высокий
человек с громким голосом всегда производит более убедительное
впечатление, чем пискливый коротышка. Инвалид же, пока ты с ним не знаком,
кажется существом неполноценным, и все, что он говорит, тоже кажется
неполноценным, как будто у калеки могут быть лишь мысли с дефектом, как
будто его мозг так же немощен, как и тело. Подобная реакция незнакомых
людей слишком часто приводила меня в бешенство. Но можно вызвать и
противоположную реакцию - сюсюканье. Добрые олухи, у которых вы
первоначально заручились уважением - "Молодец девушка!", - готовы
восхищенно глядеть на вас, стоит им обнаружить, что вы безногий калека и
не скрываете своих мелких изъянов. По правде говоря, мне плевать на
восхищение (такого рода) - это чувство столь же низменного происхождения,
что и ревность, но оно все-таки не так тягостно.

***

Три часа дня. Вот и Миландр, на сей раз сменивший выпачканную в
краске куртку художника на один из тех зеленых костюмов массового пошива,
какими рынок Темпль "Темпль - рынок в Париже, на котором торгуют
подержанными и уцененными вещами." наводняет пригороды. А я надела свое
шерстяное платье, которое меня полнит. Ни губной помады, ни пудры, ни
драгоценностей, ни мишуры, ни бараньих завитушек на голове. Слава богу, я
никогда не садилась под эти отвратительные аппараты, похожие на
электрические доилки. Виси, мое сено, едва приглаженное гребешком. Туфли
без каблуков на босу ногу. На правой руке сложенный вдвое плащ. Левую я
тут же предлагаю Миландру, который скороговоркой начинает мне докладывать:
- Знаешь, народу очень мало - большей частью выпускники последних
четырех-пяти лет. Те, что учились до войны, словно переселились на другую
планету. С нашего курса было семь человек, считая и меня: Беллорже, Нуйи,
Моаль, Гарлемон, Кармели и Тируан... Тируан... - еще один из тех, кого мы
не приглашали.
Это "мы" заставляет меня улыбнуться. Прекрасно! Еще немного - и Люк
всю затею припишет себе. Пока мы влезаем в старое желтое такси, он
продолжает:
- По словам директора, из выпуска тридцать восьмого года нет в живых
только троих: твоего брата, Жоржа Гийона, который болел туберкулезом, и
Жана Арака, недавно убитого в Индокитае. В нашем классе все были
парижанами. Кроме Рея, никто не соизволил даже прислать извинения. У
Кармели народу будет еще меньше. Моаль и Гарлемон не придут. Моаль -
депутат алжирского парламента, он улетает из Орли пятичасовым самолетом. А
Гарлемон сказал мне, что пришел только затем, чтобы снова увидеть
старушку-школу, а на старичков и малявок ему плевать в равной мере: он
поддерживает отношения только с теми, с кем подружился позднее в училище
гражданских инженеров. Он не посмел сказать - с теми, кто полезней, но все