"Эрве Базен. Ради сына" - читать интересную книгу автора

- Не залезай выше! - уже совсем другим голосом говорит Бруно.
Он наклоняется и смотрит на меня сбоку, держась за ручку чана. Но он не
выдерживает моего взгляда и отступает на другой конец балки. Он поранился во
время своего стремительного подъема, и сейчас по его ноге, покрывшейся
гусиной кожей, тоненькой струйкой стекает кровь. Он держится только одной
рукой и, полузакрыв глаза, чтобы не так кружилась голова, пробует просунуть
ногу под балку.
Попытается ли он соскользнуть вниз или спрыгнуть - это одинаково
опасно. Мне, пожалуй, лучше отступить, оставить ему лестницу. "Ведь ты же
знаешь, как только ты уйдешь, он спустится сам", - шепчет мне мой добрый
ангел. Но это не входит в мои планы. Я отступаю всего лишь на одну
ступеньку, уговаривая его:
- Бруно, прошу тебя, ты же заболеешь, идем домой. Просительный тон, это
"идем домой", сказанное о
двоих и как бы снимающее половину его вины, было уже больше, чем
уступкой. Он замирает на месте, удивленно и недоверчиво глядя на меня. Он
стоит, все так же наклонившись, и смотрит вниз, на мою ногу, которая застыла
в нерешительности между двумя перекладинами. Нога наконец делает выбор и
опускается на нижнюю перекладину. Бруно тут же перемещается ближе к
лестнице. Я спускаюсь все ниже и ниже, и Бруно начинает спускаться следом за
мной, повторяя мои движения. Ступив на землю, я отхожу немного в сторону; я
очень недоволен собой, хотя и пытаюсь убедить себя, что поступил правильно.
Бруно медленно подходит ко мне. Стараясь не показать своего поражения, я
говорю:
- Неужели тебе будет приятно, если люди подумают, что я истязаю тебя,
что я не люблю своих детей?
И вдруг я увидел перед собой незнакомое худощавое детское личико с
глазами серыми, как гранит, - глазами его матери. Этот мальчик, так похожий
на свою мать, хрупкий и тоненький и потому казавшийся особенно беззащитным,
теперь смотрел на меня с непривычной для него уверенностью. Он отвечает мне,
почти не шевеля губами:
- Нет, ты меня, конечно, любишь! Но любишь меньше.

* * *

Я чувствую, как все во мне похолодело... Меньше... меньше... Что хочет
он этим сказать? Меньше, чем Мишеля, моего блестящего старшего сына. Меньше
Луизы, моей ласковой дочки. Ведь мне уже столько раз говорили: "Ничего не
поделаешь, отцы всегда больше любят дочерей". Нет, не то. Совсем не то.
Слова его всего лишь ужасный детский эвфемизм. "Меньше" - и только. Меньше,
чем любят сына. Известно, тот, кто любит "очень", не любит по-настоящему...
но все-таки любит. А кто любит "меньше", не любит вообще... Он все сказал,
обо всем догадался. К счастью, он еще слишком мал, чтоб довести эту мысль до
конца, чтобы понять все ее значение, он тут же перебрасывается на другое,
начинает чисто по-детски спорить и оправдываться:
- А потом ты всегда преувеличиваешь! У меня даже была четверка с
минусом по арифметике.
Плевать мне на его четверку, так же как и на его единицу. Теперь он уже
не обвиняемый, он свидетель. В какой-то степени виновный, виновный, как и
все свидетели, пусть даже им всего одиннадцать лет. Он виноват в том, что