"Эрве Базен. Ради сына" - читать интересную книгу автора

и шуршат камыши. Пожалуй, я даже рад, что после смерти Жизели и ее отца
Эмеронс перешел именно к моим детям. (Лора с матерью получили в нераздельное
пользование дом в Шелле.) Теперь мосье Астен живет в Анетце у своих детей.
Там он не только их отец, он их гость, товарищ их игр. Когда он, катаясь на
лодке, гребет, невпопад размахивая веслами, или неумело пытается что-то
починить в" доме, ему кажется (и это действительно так), что в эти минуты
он, как никогда, близок своим детям; он делит все их радости и ничуть не
обижается, если они дружелюбно подтрунивают над ним. В Эмеронсе я чувствую
себя другим человеком. Мы все здесь становимся другими, даже Лора. Только
Мамуля никак не может привыкнуть к деревенской жизни, она ворчит, она
брюзжит, она вздыхает по своему окну, по своим кактусам, по своей кошке,
одноногим столикам и волшебным шнуркам.
И хотя ее стоны и вздохи нельзя принимать всерьез, все-таки именно они
вынуждают нас придерживаться этих пресловутых полутора месяцев -
максимального срока, который она может выдержать, не превратившись
действительно в несносную старуху. Вот уже второй год Мари советует мне
отправлять детей после Эмеронса в лагерь, организованный Обществом
взаимопомощи, чтобы они могли (уже без меня) еще немного подышать
кислородом. К счастью, сами дети этого не хотели. Мамуля недовольно бурчала:
"Это еще зачем? Неужели им не хватает воздуха в наших двух садиках?" Лора
говорила, что, по ее мнению - а ее мнение было всегда очень расплывчатым,
выжидательным, готовым тут же совпасть с моим, - это было бы неплохо для
мальчиков, но совсем не обязательно для Луизы. Я же, правда, не признаваясь
в этом, думал как раз обратное; детей надо было давно записать в лагерь, а я
все еще говорил "посмотрим", хотя для себя уже все давно решил. Отправить
детей в лагерь означало, само собой, отправить туда и Бруно, а это вовсе не
соответствовало взятой мною линии: Бруно должен был постоянно чувствовать
присутствие отца.
Итак, эти каникулы ничем не должны были отличаться от всех
предшествующих. Недолгий отдых на берегу реки - сорок дней, которые только
Мари могут показаться тоскливыми. По существу, вся прелесть Эмеронса
заключается в том, что там ничего не происходит; и на этот раз, как и в
прошлые годы, там тоже ничего не произошло. Почти ничего. Я не хочу
поддаваться мании, свойственной мне, как, впрочем, и многим, - отыскивать
какие-то поворотные моменты в жизни. Изменения, происходящие в нас,
совершаются настолько медленно, что их трудно бывает уловить. Мы долго
пренебрегаем предзнаменованиями. Иногда самое незначительное событие, если
до конца осознать его, становится для нас "откровением". Но капля может
переполнить чашу. Мне же понадобилась целая река (ирония, достойная моей
слепоты).
Мы на реке. Тихо, вода словно замерла, ничто не предвещает беды. Под
пламенеющим небом, которое как будто растворяется в воде, медленно катится
согревшаяся за день Луара, полируя отмели, где вяло ковыляют отяжелевшие к
вечеру чайки. С холма за нами наблюдают Мамуля, удобно устроившаяся в
кресле, и Лора с вязаньем в руках. Мы вывели плоскодонку, которой нам
разрешил пользоваться папаша Корнавель, наш единственный сосед, полуфермер,
полубраконьер, промышляющий в пресных водах. Согласно его наставлениям
длинная леска лежит на корме, грузила - на дне лодки, крючки с насадкой -
чтобы не цеплялись друг за дружку - висят вдоль борта. С силой оттолкнувшись
багром, мы плывем по течению и внимательно вглядываемся в песчаное дно,