"Эрве Базен. Ради сына" - читать интересную книгу автора

и которой я особенно дорожу в людях. Прежде всего он любит самого себя, а
потом уже всех остальных, он даже по-своему очень привязан к дому. Конечно,
это не кошачья привязанность Луизы, и не самоотверженность Лоры, которая,
как плющ, прилепилась к нашей семье. Для него мы лишь фон, на котором он
может блистать. Он поднялся на недосягаемые для сестры и брата высоты, и его
любовь к ним выражается в бесконечных поучениях. Само собой разумеется, он
не принимает участия в их играх, исключая, конечно, такие серьезные игры,
как шахматы и бридж. Тогда он начинает объяснять, читает целую лекцию,
комментирует каждый ход. Хотя я постоянно его одергиваю, он никак не может
излечиться от своей мании всех критиковать и поправлять тем менторским
тоном, который я не могу спокойно слышать. В мое отсутствие ни один промах
не ускользает от его бдительного ока. Он придирается к ошибкам в разговоре,
в телепередачах, но основным объектом его придирок служит Бруно, этот
"недотепа", у которого действительно столько уязвимых мест.
Как-то, неожиданно вернувшись домой, я застал его в ту минуту, когда он
распекал своего младшего брата, который грустно уставился на свою
контрольную работу, испещренную красным карандашом.
- Мне стыдно за тебя. Ты пользуешься тем, что старик тебе все
прощает... Я бы...
Он замолчал, но слишком поздно: хлопнув дверью, я уже ворвался в
комнату. Господи, слышали вы, что несет этот самоуверенный болван? На
секунду мне показалось, что я раздваиваюсь, что вижу самого себя, что все
пошло обратным ходом. Постыдитесь, мосье Астен, ведь вы даже в сильном гневе
не позволите себе повысить голос на провинившегося ученика. Но сейчас
разъяренный, побагровевший отец кричит:
- Послушай-ка, ты! Лучше утри свой нос, чем совать его в чужие дела...

Наконец, еще одна сцена: в день поминовения усопших мы всей семьей на
кладбище у фамильного склепа Омбуров. Он рассчитан на десять могил, сейчас
здесь покоятся: дедушка, бабушка, тетя, брат, умерший во младенчестве, майор
и Жизель. В мое отсутствие Жизель похоронили не в склепе Астенов, и я очень
сожалею об этом. Она не со мной. Нам не суждено будет обрести то посмертное
единение костей, которое дают приобретенные в вечное пользование - то есть
на два или три столетия, на пять-шесть человеческих жизней - места на
кладбище, где находят примирение самые недолговечные и неудачные супружеские
пары.
Но Жизель вряд ли бы согласилась, чтобы я перенес ее тело в склеп
Астенов (а такая мысль приходила мне в голову); она просто сочла бы
лицемерием это всепрощающее посмертное единение. Ей бы также, вероятно,
показалось лицемерием, что мы приходим к ней всей семьей, одетые, как и
подобает, в черное, с огромными букетами хризантем, - они с каждым годом
кажутся мне все более пушистыми и кудрявыми среди белой пены цветов, которые
приносят сюда в этот день. Лора вырывает травинки, поправляет бисерные венки
с заржавевшими надписями: "Моей дочери", "Моей сестре", "Моей жене".
Покупала венки Лора, и она проявила достаточно такта. Обычный в этих случаях
эпитет был только на венке детей: "Нашей любимой матери".
Они были совсем крошечными в то время. Они не помнят матери. Но они
искренне скорбят о ней. Они любят тот миф, который создали их бабушка,
обожавшая старшую дочь, Лора, ставшая ее тенью в нашей семье, их отец,
поддерживающий эту легенду. "Ваша бедная мать была так красива! Ваша бедная