"Эрве Базен. И огонь пожирает огонь" - читать интересную книгу автора

неистовства, которым они отпраздновали свое пробуждение? И зачем? В конце
праздника, длившегося целых три дня, может, конечно, возникнуть желание
оставить отметину, подпустить в мед ложку дегтя. Да уж, глупее не
придумаешь... Так что же было? Мария, натягивая белье, мило подшутила над
собой, заявив, что чувствует себя раком-отшельником, потому что он
забирается куда только может - в старую пустую раковину, например, - лишь бы
спрятать нижнюю, не прикрытую панцирем, вечно уязвимую часть своего тела.
Чистосердечное признание. Признание, подразумевающее, что она любит эту свою
раковину, быть может, слишком твердую, но зато надежную, иначе говоря, любит
тот образ жизни, который он должен ценить больше, чем кто бы то ни было, он,
который...
Ну нет! Неверное сравнение. Тут все и началось. Сидя на краю постели,
даже еще не одевшись, они начали ставить все на свои места - заводить спор о
взглядах и вере, сравнивать их достоинства, их силу воздействия... Ну и
финал, конечно, получился совсем уж идиотский:
- В конце концов, Мария, почему же искупление, раз оно все искупило, не
искоренило в нашем мире угнетение и нищету?
- А почему, Мануэль, ваши друзья могут быть такими жестокими - даже
друг к другу, - стремясь внедрить ту модель счастья, которая представляется
им верной?
Потрясенная собственным умозаключением, Мария так и осталась с
раскрытым ртом, точно слово "счастье" застряло у нее в горле, и, чтобы
положить конец разговору, побежала на кухню, а вернувшись, принялась весело
болтать всякую ерунду: что велик аллах и наступает рамадан, а потому, кроме
чая - притом с умеренным количеством сахара, - ей нечего больше предложить и
что она серьезно подумывает, не пойти ли на ближайший базар...
И она бы, наверно, пошла, если бы не звонок Сельмы. Пожевывая потухшую
сигарету, Мануэль вдыхал ставший для него теперь родным запах воробьев,
слушал их чириканье, их крикливые ссоры, размышлял. Ведь любовь - дитя
случая, и нужно время, чтобы эта мысль в тебе улеглась, тем более если ты
принадлежишь к той проклятой категории так называемых "серьезных людей",
которые, даже когда им хорошо, не без опаски поддаются новому чувству.
Последние три дня Мануэль, обостренно, болезненно сознавая, сколь хрупко его
счастье, все повторял: "По крайней мере, у меня это было". И тут же: "Но что
- это?"
И чего оно стоит? Когда в жертву любви приносится все, она проявляется
точно так же, как и тогда, когда обходишься без жертв. Но разве в данном
случае она не особая? И разве может он, Мануэль, примириться с тем, что все
зависит от процентного содержания тестостерона? Недаром же поется: "Мне
хотелось бы сделать с тобою еще кое-что, чтобы ты убедилась, насколько ты
мне дорога..." Словом, покончив с ярмаркой женщин, прошедших по его
холостяцкой жизни, Мануэль II остался тем же мужчиной, у него те же
привычки, он так же себя ведет, как и Мануэль I. Единственный родственник,
которого он в своей жизни знал - прыщавый ловелас, - как-то совершенно
уничтожающе высказался по этому поводу: "Что уличная девка, что монашенка,
поверь мне, на деле - все одно".
То, что это глупость, в основе которой лежит обида на весь слабый пол,
Мануэль ни секунды не сомневался. И все же к "личной жизни" он относился
несколько настороженно, а среди членов его партии многие просто отрицали ее,
следуя знаменитому изречению: "Влюбленные - плохие солдаты революции", столь