"Елена Бажина. В часу одиннадцатом " - читать интересную книгу автора

смиренного иконописного вида, разговаривающих тихими приглушенными голосами.
И у Александра захватывает дух от такой идиллической картины.
- Но зачем мы туда поехали, для чего? - спросит она вдруг. - Ты с
самого начала отнеслась без воодушевления к идее этой поездки, ответит он.
Потому что я уговорил тебя, я надеялся, что ты, как и я, пойдешь этим путем
жизни, ответит Александр. Вспомни, было именно так... - Да, скажет она,
помню, я поехала ради тебя.
За длинным обеденным столом его посадили ближе к батюшке, а слева и
справа в порядке убывания значимости в какой-то внутренней, только здесь
понятной иерархии, размещались мужчины, и уже потом сидели женщины в
платочках. Александр поймал себя на том, что ему приятно, что его посадили
ближе к центру, т. е. к существующему здесь своему начальству, и он с
удовлетворением подумал, что она должна оценить то предпочтение, которое
оказано ему, хотя сама себя чувствует скорее всего неуютно в окружении этих
суровых, неулыбчивых, строгих женщин. А батюшка, темноглазый, с распущенными
по плечам густыми черными волосами сидел во главе стола, изредка поглаживая
бороду и пытливо оглядывая собравшихся гостей. Александр даже в какой-то
момент ощутил на себе эту пытливость, вцепившийся взгляд, и опустил глаза.
Во время обеда отец Афанасий велел прислуживавшей ему Палашке читать
какое-то духовное поучение, и под стук алюминиевых ложек зазвучали
монотонные благодатные слова про вечную погибель за грехи и про вечное
спасение.
После обеда Александр получил послушание - наколоть и принести дров,
что тщательно исполнил. Потом они сидели на лавке у окна, слушали духовные
песни в исполнении батюшкиных чад, смотрели сквозь узорчатое окно на сугробы
за окном, на приземистые бревенчатые дома вдали, и Александру открывалась
простая истина, что люди здесь избрали какой-то иной, малопонятный для
многих путь, отвергнув привычные нормы, правила и отношения. Он подумал: вот
такая жизнь в деревенском доме, вдали от цивилизации, привычных средств
связи, газет и телевизора, а главное - от еще не иссякшего на тот момент
духа советской идеологии, хотя и потревоженного уже всплесками напиравшей
перестройки, близ маленького, чудом сохранившегося сельского храма - и есть
воплощение духовного идеала, цели и смысла земной жизни, которая по большому
счету, как он полагал, смысла не имеет. Батюшка - духовный светильник,
который светит всем в доме, и все греются в лучах его нездешнего света.
Только здесь еще можно увидеть слабый отблеск ушедшей православной Руси, а
все достижения культуры, науки, образования, цивилизации не имеют значения:
это ничто, пустое, обман века сего.
Здесь совсем не ели мяса, а то, что готовили, было без соли. Когда
Александр вышел в маленькую кухоньку попросить соли, хлопотавшая там Палашка
сказала: "Мы не солим. Батюшка говорит, что соль - это сластолюбие".
Они провели там три дня. Саша колол дрова; девушки шили облачения,
готовили, убирали, пели на клиросе и мыли пол в церкви. Она тоже помогала, и
им было недосуг разговаривать: впервые было так, что они находились вместе и
почти не общались.
А вечерами, за ужином, они с трепетом внимали словам отца Афанасия.
Именно тогда он высказался про искусствоведческое образование Александра: "У
тебя все мудрено. А должно быть все просто. Где просто, там ангелов со ста,
а где мудрено, там нет ни одного". "Вообще-то, - отвечал тогда с
достоинством Александр, - это интересная культура, и христианство