"П.П.Бажов. Собрание сочинений в трех томах. Том первый" - читать интересную книгу автора

- Как солнцем ударило. Думал - вовсе ослепну. От жары, что ли.
Про топор и камешки Танюшка суседям не сказала. Те и думают: "Пустяшно
дело. Может, сама же забыла ворота запереть, вот проходящий и зашел, а тут с
ним и случилось что-то. Мало ли бывает". До Настасьи все ж таки проходящего
не отпустили. Когда она с сыновьями приехала, этот человек ей рассказал, что
суседям рассказывал. Настасья видит - все в сохранности, вязаться не стала.
Ушел тот человек, и суседи тоже.
Тогда Танюшка матери и выложила, как дело было. Тут Настасья и поняла,
что за шкатулкой приходил, да взять-то ее, видно, не просто. А сама думает:
"Оберегать-то ее все ж таки покрепче надо".
Взяла да потихоньку от Танюшки и других робят и зарыла ту шкатулку в
голбец.
Уехали опять все семейные. Танюшка хватилась шкатулки, а ее быть
бывало. Горько это показалось Танюшке, а тут вдруг теплом ее опахнуло. Что
за штука? Откуда? Огляделась, а из-под полу свет. Танюшка испугалась - не
пожар ли? Заглянула в голбец, там в одном уголке свет. Схватила ведро,
плеснуть хотела - только ведь огня-то нет и дымом не пахнет. Покопалась в
том месте, видит - шкатулка. Открыла, а камни-то ровно еще краше стали. Так
и горят разными огоньками, и светло от них, как при солнышке. Танюшка и в
избу не потащила шкатулку. Тут в голбце и наигралась досыта.
Так с той поры и повелось. Мать думает: "Вот хорошо спрятала, никто не
знает", - а дочь, как домовничать, так и урвет часок поиграть дорогим
отцовским подареньем. Насчет продажи Настасья и говорить родне не давала. -
По миру впору придет - тогда продам. Хоть круто ей приходилось, - а
укрепилась. Так еще сколько-то годов перемогались, дальше на поправу пошло.
Старшие робята стали зарабатывать маленько, да и Танюшка не сложа руки
сидела. Она, слышь-ко, научилась шелками да бисером шить. И так научилась,
что самолучшие барские мастерицы руками хлопали -откуда узоры берет, где
шелка достает?
А тоже случаем вышло. Приходит к ним женщина. Небольшого росту,
чернявая, в настасьиных уж годах, а востроглазая и, по всему видать, шмыгало
такое, что только держись. На спине котомочка холщовая, в руке черемуховый
бадожок, вроде как странница. Просится у Настасьи:
- Нельзя ли, хозяюшка, у тебя денек-другой отдохнуть? Ноженьки не
несут, а итти не близко.
Настасья сперва подумала, не подослана ли опять за шкатулкой, потом все
ж таки пустила.
- Места не жалко. Не пролежишь, поди, и с собой не унесешь. Только вот
кусок-от у нас сиротский. Утром - лучок с кваском, вечером квасок с лучком,
вся и перемена. Отощать не боишься, так милости просим, живи, сколь надо.
А странница уж бадожок свой поставила, котомку на припечье положила и
обуточки снимает. Настасье это не по нраву пришлось, а смолчала. "Ишь
неочесливая! Приветить ее не успели, а она на-ко - обутки сняла и котомку
развязала".
Женщина, и верно, котомочку расстегнула и пальцем манит к себе Танюшку:
- Иди-ко, дитятко, погляди на мое рукоделье. Коли поглянется, и тебя
выучу... Видать, цепкий глаэок-от на это будет!
Танюшка подошла, а женщина и подает ей ширинку (полотенце - прим.скан.)
маленькую, концы шелком шиты. И такой-то, слышь-ко, жаркий узор на той
ширинке, что ровно в избе светлее и теплее стало.