"Эльяс Базна. Я был 'Цицероном' " - читать интересную книгу автора

Мисс Люси открыла сейф - и я узнал, где хранится ключ от черного
ящичка. Днем он был у мисс Люси, а на ночь посол брал его с собой.
Мисс Люси поставила черный ящичек в сейф рядом с красными ящичками.
Уже на третий день своего пребывания в резиденции посла я понял смысл
системы черных и красных ящичков. Это объяснялось весьма определенными
свойствами натуры сэра Хью.
Все телеграммы, донесения, меморандумы, то есть самые важные документы,
находились в красных ящичках. Они доставлялись из посольства в его личную
резиденцию, потому что он предпочитал работать здесь.
Непросмотренные документы оставались на ночь в сейфе мисс Люси. Но
документы особой важности, над которыми посол хотел подумать в свободное
время, перекладывались из красных ящичков в черный, который сэр Хью брал с
собой в спальню.
Итак, секретные, но не особенно важные документы хранились в посольстве
под надзором сильной охраны. Зато исключительно важные документы в дневное
время находились в красных ящичках на столе посла в его личной резиденции, а
ночью их клали в сейф Люси, очень простой в обращении. Единственным
сторожевым псом за дверью этого кабинета был усталый охранник тысяча
восемьсот девяносто четвертого года рождения, здоровье которого было сильно
подорвано многолетними ночными дежурствами. Его плохо подогнанные зубные
протезы свистели, когда он спал. Сэр Хью занимался с документами из черного
ящичка до глубокой ночи и засыпал только с помощью снотворных таблеток.

Моя комната, которая находилась, как я уже говорил, рядом с комнатами
других слуг, была маленькой и очень просто обставленной. Кровать, стол, шкаф
для одежды и стул. В дополнение к этому я купил лампочку в сто ватт и принес
металлические стержни, а также металлическое кольцо. Фотоаппарат можно было
привинтить к металлическому диску, а стержни использовать как стояки. Так
получилась тренога, с помощью которой было легко фотографировать документы.
Чтобы отвлечь подозрение, два стержня я приладил к шкафу и повесил на них
галстуки, а два других прикрепил к степе возле умывальника. На них я вешал
полотенца, а иногда выстиранные носки.
Металлический диск служил пепельницей. Метки, образовавшиеся на нем от
привинчивания к нему фотоаппарата, выглядели как следы от сгоревших сигарет.
Со временем я принес еще большой кусок воска.

Мара была моим утешением. С ней я забывал обо всем.
- Почему бы мне не довольствоваться тем, что я имею? - как-то спросил я
ее, словно она была в чем-то виновата. - У меня самая высокооплачиваемая
работа из всех, какие я когда-либо имел. Почему я должен заниматься такими
делами?
Я был изменчив, как погода. Подавленность быстро сменяла веселость.
Мара дружески сжала мою руку. Она считала своей обязанностью
подбадривать меня, ибо верила, что я турецкий патриот, в чем почти уверился
и я сам.
- Я так боюсь за тебя, но ты должен, должен делать это.
Мое настроение быстро изменилось. Я начал улыбаться и говорить о сэре
Хью, кому, как предполагалось, я был верен.
- Надо видеть его утром, - начал я. - Это безвольный и мягкий, как
старые фланелевые брюки, человек. По постепенно он приходит в себя.