"Сэмюел Беккет. Мерфи" - читать интересную книгу автора

Мерфи, насколько я понимаю, чужда.
- Да, все что ты говоришь, для меня как китайская грамота, - признался
Мерфи.
- Ну, давай тогда скажем иначе, - с готовностью предложил Ниери. -
Любовь - это как один сверкающий плотный, структурированный сгусток в вихре
возбуждающих гетерогенных ласк... Как звучит?
- Сгусток... вот это подходит больше, - промямлил Мерфи.
- Ну вот видишь, - наставительно сказал Ниери. - А теперь обрати
внимание вот на что. Ты по какой-то там причине не в состоянии любить... но
ведь все-таки есть у тебя какая-то пассия - зовут ее, кажется, Кунихэн, я не
ошибся?
- Нет, не ошибся.
- Ну, раз так, давай-ка попробуем определить... как бы это назвать
поточнее... твое отношение к этой самой Кунихэн. Ну, Мерфи, как бы ты это
сделал? - понукал Мерфи Ниери.
- Ну, я бы сказал, пользуясь медицинской, так сказать, терминологией,
что мое отношение к ней "предсердечное", а не сердечное, вялое, сдержанное,
лишенное ярких эмоций, несколько порочное.
- Вот именно! - воскликнул Ниери. - Идем дальше. По каким-то там
причинам ты не в состоянии любить так, как люблю я, а можешь мне поверить,
любить по-настоящему - это значит любить так, как люблю я, и никак не иначе,
и вот по тем же самым причинам, каковы б они ни были, сердце твое и
соответственно душа твоя такие, как есть. И опять-таки, по тем же
причинам...
- Каковы бы они ни были, - вставил Мерфи.
- Вот именно. Так вот, по этим самым причинам я ничего не могу для тебя
сделать, - закончил Ниери.
- Ну, видит Бог, так оно и есть.
- Вот именно, - заключил Ниери. Я сильно не удивлюсь, если предмет
твоей мужской гордости уменьшится до размеров булавочной головки.

Мерфи раскачал кресло-качалку до крайней степени, а затем замер и
позволил качалке качаться самой по себе. Мир за пределами стен его комнаты
понемногу замирал, тот большой мир, в котором Quidproquoвыкрикивалось так,
словно это делал уличный торговец, и в котором свет угасал так, словно это
никогда не происходило дважды одним и тем же образом; большой мир замирал, а
тот малый мир, в котором Мерфи мог любить самого себя, оживал, как это
описано в шестой главе.
В полуметре от его уха истерически зазвенел телефон. Эх, трубку-то он
перед тем, как усаживаться в кресло, забыл снять! А теперь что? Если он не
ответит сейчас же, прибежит его хозяйка или кто-нибудь из других ее жильцов.
Найдут его примотанным к качалке. Дверь-то не заперта. Даже если б он
захотел, этого все равно не удалось бы сделать. В странной комнате он живет,
однако, - дверь перекособочена, того и гляди с петель совсем сорвется, зато
телефон имеется. До Мерфи эту комнату снимала увядшая блудница, давно
отошедшая от блудных дел. Даже в те времена, когда она разгарно занималась
своим ремеслом, телефон являлся, можно сказать, весьма важным инструментом,
а уйдя на покой, она обнаружила, что телефон сделался для нее вещью вообще
незаменимой и обходиться без него она совершенно не может. Дело в том, что
ей удавалось заработать кой-какие гроши лишь тогда, когда кто-нибудь из ее