"Амброз Бирс. Наследство Гилсона" - читать интересную книгу автора

трепетала, точно летучая мышь, навязчивая вера в сверхъестественное,
зловещая тень надвигающегося безумия. Нетвердое во всем прочем, его сознание
с болезненным упорством цеплялось за одну мысль. То была непоколебимая
уверенность в полной безгрешности покойного Гилсона. Он так часто присягал в
этом перед судом и клялся в личной беседе, столько раз, торжествуя,
устанавливал это дорого доставшимися ему свидетельскими показаниями (в этот
самый день последний доллар гилсоновского наследства пошел в уплату мистеру
Джо Бентли, последнему защитнику гилсоновской чести), что, в конце концов,
это стало для него чем-то вроде религиозного догмата. Это была главная,
основная, незыблемая жизненная истина, единственная беспорочная правда в
мире лжи.
В тот час когда он задумчиво сидел над поверженным памятником, пытаясь
при неверном свете луны разобрать слова эпитафии, которые пять лет назад
сочинял с усмешкой, не уцелевшей в его памяти, глаза его вдруг наполнились
слезами раскаяния при мысли о том, что это он сам, его ложное обвинение
послужило причиной смерти столь достойного человека; ибо в ходе судебной
процедуры мистер Харпер, движимый особыми (ныне забытыми) побуждениями,
заявил под присягой, что в известном случае с гнедой кобылой покойный
действовал в полном согласии с его, Харпера, желаниями, доверенными
покойному под строгим секретом, который тот сохранил ценою собственной
жизни. Все то, что мистер Брентшо впоследствии сделал ради доброго имени
своего благодетеля, показалось ему вдруг несоизмеримо ничтожным - жалкие
попытки, обесцененные своекорыстием.
Так он сидел, терзаясь бесплодным раскаянием, как вдруг на землю перед
ним упала легкая тень. Он поднял глаза на луну, висевшую низко над
горизонтом, и увидел, что ее словно бы заслоняет какое-то негустое
расплывчатое облако; оно, однако, не стояло на месте, и, когда передвинулось
настолько, что луна выглянула из-за его края, мистер Брентшо различил
четкие, вполне определенные контуры человеческой фигуры. Видение становилось
все ярче и росло на глазах; оно приближалось к нему. Ужас сковал все его
чувства, от страшных догадок помутилось в голове, но все же мистер Брентшо
сразу заметил - а может быть, вообразил, что заметил,странное сходство этого
призрака с бренной оболочкой покойного Милтона Гилсона, каким тот был, когда
его сняли с Дерева пять лет тому назад. Сходство было полное - вплоть до
выкатившихся остекленевших глаз и темной полосы на шее. На нем не было ни
шляпы, ни пальто, как не было и на Гилсоне, когда руки плотника Пита бережно
укладывали его в простой дешевый гроб (кто-то давно уже оказал и самому Питу
эту добрососедскую услугу). Привидение - если это действительно было
привидение - держало в руках какой-то предмет, которого мистер Брентшо не
мог разглядеть. Оно все приближалось и наконец остановилось у гроба с
останками мистера Гилсона, крышка которого слегка сдвинулась, и у края
образовалась щель. Призрак наклонился над щелью и высыпал туда из небольшого
таза что-то темное, затем, крадучись, скользнул назад, к низине, в которой
расположена была часть кладбища. Там вода, отступив, обнажила множество
открытых гробов и теперь журчала меж ними, протяжно вздыхая и всхлипывая.
Нагнувшись к одному из них, дух тщательно смел в таз все его содержимое и
затем, возвратившись к своему гробу, снова, как и прежде, опорожнил таз над
щелью. Эта таинственная процедура повторялась у каждого из вскрытых гробов,
причем порой призрак погружал наполненный таз в воду и слегка тряс его,
чтобы освободить от примеси земли; но то, что оседало на дне, он неизменно