"Александр Бек. Новое назначение" - читать интересную книгу автора

подогреть на плите, он, улыбнувшись каким то своим мыслям, негромко
произносит:
- А Журкевич уже строчил фраки отъезжающим за границу дипломатам...
- Какой Журкевич? Что с тобой?
- Ну, его принимают за академика. Главный портной наркомата иностранных
дел. Не помнишь? У Ильфа и Петрова.
Елена Антоновна, откровенно говоря, равнодушна к Ильфу и Петрову.
Конечно, известное воспитательное значение этих авторов никто не отрицает.
Она и сама когда-то их листала. Но в цитате, приведенной сыном, ей сразу
почудилось неуважительное отношение и к наркомату, и к главному портному,
да, пожалуй, и к дипломатам. Впрочем, она в этом не уверена. И
предпочитает молчать. Или, что называется, воздержаться от высказываний.



14

Мать и сын молча сидят за столом. Вскоре Александр Леонтьевич
возвращается в столовую. На нем форма дипломата, облеченного самым высоким
рангом. Мышиного цвета сукно украшено золотым шитьем, прорисованы золотой
ниткой и пальмовые ветви на отложном воротнике, и звезды на погончиках.
Такие мундиры дипломатов были введены при Сталине, который на склоне лет
одевал в форму ведомство за ведомством. Онисимов знал, что ему вряд ли
понадобится это разукрашенное одеяние - советские дипломаты за границей
отнюдь не показывались в мундирах, да и внутри страны теперь такого рода
парадные костюмы, след минувших времен, надевались все реже. Но не были
отменены. Что же, порядок есть порядок. Онисимов во всем покорился
портному.
Кстати, мундир вот сразу и пригодился. Пусть взглянет Андрей. При
других обстоятельствах Александр Леонтьевич, конечно, не позволил бы себе
демонстрировать дома эту свою парадную, с иголочки, одежду, но сейчас им
двигала все та же потаенная мысль: не хотелось, очень не хотелось, чтобы
сын догадался об ударе, постигшем отца. Ничего не стряслось, никакого
удара! Да, да, он просто получил новое ответственное назначение. И даже,
изволь видеть, отмечен золотым шитьем.
Мальчик смотрит на отца, опять занявшего свое место возле написанного
маслом поседевшего генералиссимуса, и снова ощущает укол жалости: надетый
впервые серый мундир резче оттеняет, как похудел, пожелтел отец.
По воскресной традиции Елена Антоновна сама разливает в чашки кофе.
Отхлебнув, Александр Леонтьевич вооружается очками, раскрывает том Ленина.
Перед текстом - фотография. Владимир Ильич, видимо, слушает кого-то,
слегка вытянув шею к собеседнику, прищурив один глаз. Снимок на редкость
удачный, живой. Объектив схватил мгновение, когда у Ленина возникает
усмешка. Она уже чуть морщит верхнюю губу. Вот-вот Ленин произнесет свое
"гм-гм".
Минуло почти сорок лет с тех пор, как Онисимов впервые прочел Ленина.
Это была потрепанная, без переплета, брошюра "Что делать?". Пожалуй, ни
одна книга, ни раньше, ни потом не действовала столь сильно на Онисимова.
Ясность мысли Ленина, его убежденность, логика покорили пятнадцатилетнего
Сашу. Что делать? Сплотиться в партию, в дисциплинированную монолитную