"Александр Бек. На другой день " - читать интересную книгу автора

серьезность собрания:
- Приглашение высказаться было, товарищи, для меня нечаянным, и первым
чувством у меня был страх.
Шутка дошла-дошла, наверное, потому, что в ней содержалась и правда.
Стенографистка условной закорючкой обозначила: смех. Вместе с другими
засмеялся и Кауров.
А седовласый ветеран партии, участник множества политических драк, не-
изменно воевавший на стороне, как говорилось, твердокаменного больше- визма,
теперь, улыбаясь почти детской голубизны глазами, продолжал:
- У Владимира Ильича есть хорошие словечки. Например, хлюпкий интелли-
гент. Все мы, интеллигенты, действительно хлюпики, кроме товарища Ле- нина и
некоторых других.
Каурову в тот миг подумалось: переборщил! Себя Платоныч к хлюпикам не
причислял.
Тем временем оратор, отрекомендовавшийся-в шутку ли, всерьез ли?- ин-
теллигентом хлюпиком, проделал то, о чем позабыли и председатель, и
докладчик, и все, кто уже выступил.
- Тут говорили,-произнес Ольминский,-что Ленин великий организатор- Я,
товарищи, внесу добавление. Да, Ленин великий организатор с помощью Надежды
Константиновны, своего самого...
Загремевшие отовсюду хлопки прервали речь. Все, не жалея ладоней, ап-
лодировали. Слышались возгласы:"Надежду Константиновну в президиум!",
"Надежда Константиновна, встаньте, покажитесь!" Но она, опустив голо-
ву-Кауров со сцены мог видеть ее темно-русые волосы, разделенные нег-
лубокой бороздкой пробора, не очень приглаженные и сегодня, приметил и
запылавшие, не совсем скрытые прической, ее уши,-она, опустив голову,
по-прежнему сидела в седьмом или восьмом ряду. Поверх белой свежей блузки
был, одет обыденный, что и на работе служил Крупской, темный, в полоску
сарафан. На коленях лежали нервно сцепленные руки, давненько утратившие
молодую плавность очертаний: уже пролегли выпуклости вен, угловато
выдавались косточки у основания худощавых, не помилованных морщинками
пальцев.
Наперекор шуму Ольминский пытался сказать что-то еще о жене Ленина:
- Самый близкий, самый верный ему человек...
Какие-то фразы пропадали в гуле. Выразительно взглянув на председате-
ля, стенографистка держала над тетрадью замершее, бездействующее сей- час
перо. Кауров все же улавливал:
- Исключительное свойство Ленина: готов остаться хоть один против всех
во имя... Нет, он и тогда не один: с ним в самые-самые трудные минуты
Надежда Константиновна...
Она так и не поднялась: переждала, пересидела овацию.
Платоныч вновь на нее поглядывал. Судьба в некотором роде обделила его.
Ему уже тридцать два года, но женщины-друга он доселе не обрел. Бывали,
конечно, увлечения, но любви, такой, в которой сплелись бы, сплавились два
существа, ему знавать не привелось. Кауров привык к этой своей доле, что в
мыслях как-то связывалась с мытарствами револю- ционера, с профессией,
которой он себя отдал. Но понимал: у каждого это решается особо, не выищешь
рецепта. И почти не задумывался о неза- даче.
Выступил на вечере и Луначарский, один из одареннейших людей ушедшего в
историю времени, которое является и временем действия нашей драмы или, что,