"Фрэнсис Бэкон. Великое восстановление наук. Разделение наук" - читать интересную книгу автора

широком смысле, применяя его решительно к любому факту, а не только к более
или менее замечательному, то и в этом смысле оно великолепно совпадает с
понятием мироздания, ибо в природе нет ничего столь незначительного, что не
имело бы своей причины, и, с другой стороны, нет ничего столь великого, что
в свою очередь не зависело бы от чего-то другого. Итак, сама мастерская
природы в споем лоне и в своих недрах производит все явления, большие и
малые, в свое время и по определенному закону. Поэтому нет ничего
удивительного в том, что Парки изображаются законными сестрами Пана. Ведь
Фортуна -- дочь черня и привлекает лишь несерьезных философов. Конечно же,
Эпикур произносит но только безбожные, но даже, как мне кажется, и
совершенно безумные речи, когда говорит, что "лучше верить мифу о богах, чем
быть рабом судьбы" *", как будто во Вселенной, подобно острову в море, может
существовать хоть что-нибудь, что было бы свободно от естественной
взаимосвязи вещей. Но дело в том, что Эпикур (как явствует из его
собственных слов), приспосабливая свою естественную философию к нуждам своей
этики и подчиняя ее им, не желал допустить ни одного теоретического
положения, которое могло бы подействовать угнетающе и болезненно на душу,
нарушить и поколебать знаменитую эвтимию ("благодушие"), понятие,
заимствованное им у Демокрита. Поэтому, заботясь скорее о радостном
состоянии духа, чем об истине, он полностью освободился от тяготеющего над
людьми ига, отбросив прочь как неизбежность судьбы, так и страх перед
богами. Однако об отношении Парок и Пана сказано вполне достаточно.
Мир (Пан) изображается с рогами -- внизу, в основании, широкими и
кверху заостренными. Но и вся природа образует собой своего рода заостренную
пирамиду. Действительно, индивидуумы, образующие основание природы,
бесчисленны; они образуют многочисленные виды; в свою очередь виды
объединяются в роды; эти последние, поднимаясь к более общим категориям,
постепенно все теснее стягиваются, пока наконец природа не соединяется как
бы в одной точке; это и обозначается пирамидальной формой рогов Пана. Нет
совершенно ничего удивительного и в том, что его рога достигают даже до
неба: ведь самое возвышенное в природе, т. е. общие идеи, в какой-то мере
соприкасается с божественным. Поэтому и говорили, что знаменитая, воспетая
Гомером цепь естественных причин прикреплена к подножию престола Юпитера,
поэтому же все, кто занимался метафизикой и изучал вечное и неизменное в
природе, отвлекаясь в какой-то мере от преходящих вещей, приходили
одновременно с этим к занятиям естественной теологией: до такой степени
близок и естествен переход от вершины пирамиды природы к вещам божественным.
Трудно найти более тонкий и верный образ, чем изображение тела природы,
покрытого волосами, -- ведь это же лучи, которые исходят от различных вещей.
Действительно, лучи -- это своего рода волосы или "шерстяной покров"
природы, ибо все в природе в большей или меньшей степени испускает лучи.
Особенно ясным это становится в зрительной способности, точно так же как и
во всяком проявлении магнетизма и вообще во всяком действии на расстоянии.
Ведь обо всем, что способно действовать на расстоянии, поистине можно
сказать, что оно испускает лучи. Но особенно длинны волосы в бороде Пана,
так как лучи, исходящие от небесных тел, и прежде всего от солнца, действуют
на особенно большом расстоянии и проникают повсюду, совершенно меняя,
переделывая и наполняя жизнью все не только на поверхности земли, но даже и
под землей. Этот образ оказывается еще более изысканным, если мы вспомним,
что само солнце кажется нам бородатым, когда его закрывает сверху облако и