"Фрэнсис Бэкон. Великое восстановление наук. Разделение наук" - читать интересную книгу автора

случиться, что такого рода люди, сознавая себя талантливыми, посвятят себя
науке, но само по себе образование отнюдь не формирует и не создает такие
характеры. Если же кто-то тем не менее упорно придерживается мнения, что
науки отнимают слишком много времени, которое можно было бы в ином случае
употребить более разумно, то я утверждаю, что нет ни одного столь занятого
человека -- если это только не совершенно бездарный в деловом отношении или
неприлично жадный, без разбору хватающийся за любое дело человек, -- который
не имел бы определенных промежутков отдыха от своих дел, чтобы восстановить
силы для работы. Остается, следовательно, спросить, для чего и каким образом
следует использовать эти оставшиеся часы -- для занятий науками или для
наслаждений, чему подчинить это время -- духовным или чувственным
устремлениям? Правильно ответил Демосфен Эсхину, человеку, всегда
предававшемуся чувственным наслаждениям, на упрек в том, что "его речи
пахнут масляной лампой": "Но, -- сказал он, -- есть большая разница между
тем, что делаю я и что делаешь ты при свете лампы" ^. Поэтому ни в коем
случае не следует опасаться, что занятия наукой мешают практической
деятельности; наоборот, они удерживают ум от безделья и стремления к
удовольствиям, которые в противном случае незаметно охватывают его к ущербу
и делам, и науке. Далее, утверждение, будто наука подрывает уважение к
законам и власти, есть чистейшая клевета, выдуманная для того, чтобы
безосновательно обвинить науку. Ибо тот, кто предпочитает слепое повиновение
сознательному выполнению долга, подобен тому, кто станет утверждать, что
слепой, идущий на ощупь, ходит увереннее, чем зрячий при ясном свете. Более
того, не может быть сомнения, что искусства смягчают нравы, делают людей
более деликатными, уступчивыми, как бы подобными воску, и способными
повиноваться приказам властей; напротив, невежество делает их упрямыми,
неуступчивыми, мятежными, о чем весьма ясно свидетельствует история, ибо
эпохи, особенно необразованные, некультурные, варварские, изобилуют
мятежами, восстаниями, переворотами.
Относительно же мнения Катона Цензора достаточно сказать, что он
полностью искупил свою вину за поношения, которым он подвергал образование,
тем, что на восьмом десятке лет с увлечением, как мальчик, стал изучать
греческий язык; отсюда ясно, что его первоначальное суждение о греческой
литературе вытекало скорее из его напускной суровости, чем из глубокого
внутреннего убеждения. Что же касается стихов Вергилия, то, хотя ему было
угодно оскорбить весь мир, приписывая римлянам искусство повелевать, а
прочие искусства, как более простые, оставляя другим народам, все же и здесь
совершенно очевидно, что римляне никогда не достигали вершины власти, не
достигая одновременно и вершин искусств. Ведь современниками двух первых
Цезарей, мужей, обладавших огромным опытом управления государством, были
самый выдающийся поэт, тот самый знаменитый Вергилий Марон, самый выдающийся
историк Тит Ливий, самый выдающийся знаток древностей Марк Варрон, самый
выдающийся, или близко к тому, оратор Марк Цицерон -- и каждый из них, как
всем известно, был первым в своем роде занятий. И наконец, по поводу
обвинения Сократа я скажу только следующее: вспомним о том времени, когда
оно было выдвинуто, -- ведь это было в эпоху Тридцати тиранов, самых
жестоких, самых преступных, самых недостойных власти людей; когда же прошло
это время и обстоятельства изменились, тот же Сократ (являвшийся в их глазах
преступником) был причислен к героям, и потомки осыпают его всеми божескими
и человеческими почестями, а его рассуждения, ранее считавшиеся