"Людмила и Александр Белаш. Перепись 1769 года" - читать интересную книгу автора

- О, нет! Это элегии, как бы в стиле Джорджа Литтлтона.
- Эле: чего?
- Элегии. Такие, грустные стихи. Доведётся ли ещё читать их?.. Хоть ты
послушай.
- Слезливые я тоже уважаю, - согласился Дирк. - Валяй. Но на слезу я
ещё слишком трезвый. Грусть надо прочувствовать, поддать как следует. Иной
раз идёшь из трактира, поёшь, а увидишь кошку дохлую - так и хлынет из
тебя, до того жалостливо.
Достав листки и выбрав один, Рено встал, одёрнул сюртучок, прокашлялся
и начал:
- Элегия о пташке, что не ведает о грядущих днях.
Пой, пташка! Щебечи в тени ветвей!
Ты счастлива неведеньем своим В отличие от нас - к закату дней Мы
тяжесть знанья скорбного влачим Когда б ты знала о зиме седой, О тщетности
надежд, что манят вдаль, Ты прокляла бы горький жребий свой И нашу
разделила бы печаль Как птицы, крыльями наделены, Мы страстно воспаряем к
небесам, Но пасть с небес в отчаяньи должны В могилу, уготованную нам - Ах
ты, как складно, слово к слову! - восхитился Дирк. - Прям как трагедия в
балагане! И кто ж это так умно написал?
- Это я, - скромно потупился Рено.
- Да ты прямо сочинитель, братец! А правда, что ты? Забожись!
- Клянусь Иисусом Христом и Богородицей! чистая правда.
- Боже ты мой, и как тебя угораздило? как это тебе в голову пришло, как
ты слова-то подобрал?!
- Вот как-то так: сам не пойму. Накатило однажды:
- Да-а, не знал я, с кем пью брудершафт! Таких знакомств, почитай, ни у
кого в полку нет, кроме господ офицеров! Это обмыть надо! Ты сиди, а я
порыщу, где у них тут винный погреб.
* * *
Поздний вечер облёк Гартенхаль туманной тьмой. Ни огонька не было кругом.
По выстланному плитами двору Лионель вёл даму между помертвевших и увядших
клумб, обложенных бордюрным камнем.
- Согласитесь, сударыня - насколько легче дышится без этого плебея. Я
почти не сомневаюсь, что он доносчик: Надо быть благодарными Его
Величеству, который воспретил попам приговаривать людей к смерти, иначе бы
фамилиары инквизиции и сейчас, как встарь, губили людей лживой
напраслиной. По крайности, в кругу своих, глубоко понимающих и тонко
чувствующих, можно свободно говорить истину.
- Да, я помню, за столом вы высказывались о свободе, - ответила
Беатрикс; у губ её возникло на миг трепетное облачко пара.
- А разве это не естественное состояние человека? Разум, освобождённый
от оков религии, что веками его угнетала, и чувства, простые и ясные, как
у невинных детей природы - вот что приведёт человечество к гармонии и
торжеству справедливости. Вы, Беатрикс - позвольте вас так называть -
широко образованная женщина, поистине идеальная подруга для мужчины,
согласного с идеями философов и просветителей - вы не сможете отрицать,
что последнее тысячелетие род людской прозябал во тьме, в грязи, в
сгущающейся и удушливой атмосфере лжеморали, ханжества и низкопоклонства:
- Ах, любезный граф, - вздохнула баронесса, перебирая пальчиками полы
плаща, - с чего вы взяли, что тысячу лет назад было так плохо?.. Вы прочли