"Беликов. Паруса на шпалах" - читать интересную книгу автора

мечтал, зато здесь полно пепельниц, два древних дивана и масса - от
миниатюрных до гигантских, гипсовых статуй, завершенных и только
намеченных. Они молча окружают нас. В их белых телах таится убедительная
сила неподвижности, стало быть вечности. В окно бьется ветер, мне чудятся
паруса и реи, а может это не окно вовсе, а выход в гавань и мы в
безопасности.
Бородатый приносит чай, мы пьем из старых треснутых чашек. Потап долго
рассуждает о несерьезности подобного напитка в то время как мир полон
насилия и несправедливости. Я желаю немедленно позвонить Гребенщикову дабы
высказать ему все о пижонстве и его "америках". Потап корчит рожи и
кричит:
- Боб ты бог! Боб ты бог! - и это после нашей неподдельной любви к
"Аквариуму"! Мы горестно затягиваем "Старика Козлодоева", хохочем,
представив как он ползает, бедняга, по питерским крышам. Потап видимо впал
в пьяную шутливую обиду, тем более мы не поддержали его монолог о
творчестве Фолкнера. Он огородил свой диван ширмой с китайскими драконами
и громогласно окликает оттуда Беллу, свою новую подругу. Бородатый куда-то
незаметно исчез, если он вообще нам не привиделся. Надина совсем рядом и я
алчно улыбаюсь в темноте. Ширма напротив падает на строй запыленных, давно
пустых бутылок и протяжный грохот отдается глухим ворчанием в высоких
потолочных сводах. Потап смеется и заявляет, что это война. В окно бьются
неистовые волны и брызги, не долетая до нас, превращаются в звезды. Я
слышу как в гавани хлопают на ветру паруса. Они зовут меня. Надина
поднимает голову:
- Это дождь... - глупая, я только улыбаюсь в ответ - я ей не верю, я знаю
правду...
Холсты, кисти, тюбики с красками, трехногий стол, повсеместные окурки,
обреченный легион серых скульптур, ослепительный, пугающе белый квадрат
окна. Я не помню вчерашнего, а сегодня мне незнакомо. У противоположной
стены дрыхнет непристойно расхлестанный по дивану Потап. Недавние события
нагромождаются в моей голове, тяжелой и чужой. С минуту разглядываю
бутылки у стены. "Кагор", - читаю этикетку и почему-то обрадованный, сплю
дальше.
Спустя два часа мы курим у огромного распахнутого окна. Дымка над городом
- дым наших сигарет. Мы вдвоем, девушки нас покинули пока мы спали.
Поначалу все это кажется странным, вчера мы мало о чем задумывались.
Впрочем хоть и не совсем ясны их порывы, обласкали нас вчера абсолютно
искренне. Потап жалеет, что не взял у Беллы номер телефона. Сперва я хочу
посвятить его в тайну о кораблях, что ночью терлись бортами о стены и
царапали снастями стекла, но раздумываю. Мы лениво болтаем, растягивая
беседу до конца сигареты. Однако никто не навещает нас, и снова мы, как
изгнанники, выпивая воду у каждого автомата, несем свои усталые тела
сквозь шумные враждебной суетой улицы к прохладе фонтана у Зимнего дворца.
- Пора домой, все что могло произойти уже случилось, - говорит Потап
считая оставшиеся деньги. Мольберты, рок-фестиваль, Надина, ее сухие губы,
белый квадрат и мои загадочные улыбки в темноте о парусах на ветру...
- Да, Потап, пошли на вокзал.
По пути мы тщетно ищем тот тихий каменный колодец, где грустно потупив
фару, стояла вчера полуразобранная "Ява" и курил кубинский табак роковой
человек по имени Гера. Справедливо полагая, что это была отправная точка