"Беликов. Паруса на шпалах" - читать интересную книгу автора

его по забывчивости где-то на лавочке в тени тополей, царстве песочных
куличиков и детских колясок.
"Знай наших!" - отвечаем бодро, когда хиппи, взявшие нас к себе,
предлагают добавиться и смело пьем водку, хоть давясь и кривя фейсы. Герла
по имени Надина щебечет, вскидывая брови, что я клевый бой и наверняка
впишусь на ночь в мастерскую к ее брату-художнику. Я, обнимая ее с
благодарностью, мечтаю, как мирно укрывшись холстами и мольбертами, буду
храпеть, вдыхая священную пыль, порожденную поиском штриха и цвета. Но без
Потапа я не могу и это ясно не только мне. Дальновидная Надина просит не
беспокоиться и совсем уходя в себя, я доверяю этой маленькой хипповке нашу
судьбу. Она уверяет, что мы свои, хоть и не желаем задвинуть косяк. Мы не
увлекаемся травкой, тем более когда мы вместе, над городом дымится май и
гремит в душе наш добрый рок, что весьма закономерно, если нас не предали
и мы взаправду направляемся в рок-клуб.
- Сейшн начнется через пару недель, сейчас там никого нет и нечего ловить,
брат, - из тумана выплывает доброе бородатое лицо и испаряется вновь,
сверкнув серьгой в ухе. Я чувствую чьи-то руки, джинсовые плечи, герлу
Надину, шаткую от косяков и моей тяжести. Понимаю, что пьян и силюсь
отыскать неугомонного Потапа, боясь отбиться от него. Он оказывается то
далеко впереди, то безнадежно сзади и непрерывно поет что-то с небывалым
комсомольским воодушевлением. Неожиданно шествие выруливает на набережную,
словно она сама отыскала нас. Стоит пугливая ночь, настало наше время. А
народу собралось тут полно, человек двадцать, а рядом суровые любители
"металла" окружили массивный двухкассетник, швыряющий в разбуженные волны
приятные слуху тяжелые струнные звуки. Потап уходит к ним, обнимая
раскинутыми руками всю набережную. Рядом девичий голос декламирует стихи,
мы бренчим на гитаре битловские перлы. Возвращается довольный Потап. По
кругу гуляет трофейная фляга, народ отпивает, страшно тараща глаза.
Интересуюсь содержимым. Спирт! Нет, это уж слишком. Потап уверяет честную
компанию, что всегда ценил мою самоотреченность и с большой радостью
избавит флягу от моей доли. После мощного глотка, задыхаясь и ловя ртом
воздух, он уходит в лабиринты самосозерцания. Мы сидим вместе долго, опять
на ступенях, ведущих в подводную мглу, словно страшась расстаться, поем,
спорим о буддизме, а потом как-то незаметно о Ленноне. А если это
действительно страх остаться с глазу на глаз с завтрашним днем, ничего не
обнаружив за ним?! Страх однажды очнуться, не помня себя, среди голых
стен, где вместо окна белый квадрат. И ты гладкий, как стеклянный шар,
среди других таких же гладких, безучастных и прозрачных как ничто...
Шизофрения!
Надина дергает меня за руку и я только сейчас замечаю, что задремал.
Рывком сбрасываю с себя белые лохмотья сна прямо в темноту. Моя спутница
шепчет, что пора идти, к тому же ветер принес дождь... Я сжимаю ее и,
забыв обо всем, благодушно рокочу в ответ. Мы удаляемся, причем не таясь,
тусовка не проявляет к нам никакого интереса. Я полагал, что у хиппов весь
день одна головная боль - куда бы вписаться на ночь. Однако не так все
просто в этом мире. Потап выбрал себе самую длинноволосую девушку и это
меня не удивляет. За нами увязался тот самый бородач со своими добрыми
глазами.
Мы в мастерской, под крышей громадного неряшливого дома, уже лет сто
громоздящегося над рекой. Я в печали - не вижу мольбертов, о которых так