"Генрих Белль. Долина грохочущих копыт" - читать интересную книгу автора

обезьянками, ежами, уродливыми зебрами с оскаленными зубами, гномами,
прячущими свои зловещие ухмылки в рыжие бороды.

Рев толпы слышался здесь яснее, выкрики звонче, потом опять донесся
голос диктора, который объявил о победе цишбруннской четверки...
Рукоплесканья, туш, наконец пение: "О Цишбрунн - милый городок, вокруг
тебя холмы и речка вьется прихотливо, и девушки твои прилежны и красивы, и
вина лучшие на свете..." Трубы выдували эту скучную мелодию толчками, будто
мыльные пузыри.

Но вот он вошел в ворота, и сразу стало почти тихо. В этом дворе за
домом Гриффдунесов шум с реки слышался не в полную силу, и голос диктора,
процеженный сквозь деревья, поглощенный старыми сараями, приглушенный
забором, звучал скорее робко:

- Женские двойки.

Выстрел стартового пистолета походил на треск детского пугача, а
скандирующие голоса - на хор за стеной.

Сейчас, стало быть, сестры опустили в воду короткие весла, их
обветренные лица посуровели, на верхней губе выступили капельки пота,
желтые повязки на лбу потемнели; мать приладила к глазам бинокль и
оттолкнула локтем руку отца, которая также потянулась к биноклю.

- Циш-Циш-Брунн-Брунн, - этот рев перекрыл все остальное, только
время от времени сквозь него жалобно прорывались обрывки других слов:
"У-Нус, Ре-Биа", а потом все слилось в один вопль, который здесь, во дворе,
звучал, как полузадушенный хрип репродуктора.

Цишбруннская двойка победила; лица сестер расслабились; сестры сорвали
со лбов темные от пота повязки; помахав рукой родителям, они уверенно
подгребали к шлюпке у финиша.

- Циш, Циш, - кричали болельщики. - Ура! Циш! На теннисные мячи,
думал Пауль, пролить красную кровь на белые волосатые мячи.

- Гриф, - позвал он тихо, - ты на верхотуре?

- Да, - ответил усталый голос, - поднимайся!

Деревянная лестница была вся пропитана летним зноем, пахло дегтем и
канатами, которыми здесь вот уже лет двадцать не торговали. Дед Грифа еще
владел всеми этими складами, строениями, заборами. Но уже при отце Грифа
семейное состояние уменьшилось раз в десять. "Ну, а у меня, - всегда
повторял Гриф, - у меня останется одна голубятня, где папа держал когда-то
голубей. В голубятне удобно валяться, я заберусь туда и буду созерцать
большой палец моей правой ноги... Но и голубятню мне оставят только потому,
что на нее никто не позарится".