"Генрих Белль. Ирландский дневник" - читать интересную книгу автора

Чашка чаю, теперь уже на рассвете, когда ты дрожишь на западном ветру,
а остров Святых еще прячется от солнца в утреннем тумане. На этом острове
живет единственный народ Европы, который никогда никого не завоевывал,
хотя сам бывал завоеван неоднократно - датчанами, норманнами, англичанами.
Лишь священников посылал он в другие земли, лишь монахов да миссионеров,
которые окольным путем, через Ирландию, поставляли в Европу дух фивейской
схимы; более тысячи лет назад здесь, вдали от центра, задвинутое глубоко в
Атлантический океан, лежало пылающее сердце Европы...
Как много серо-зеленых пледов, плотно окутывающих узкие плечи, как
много суровых профилей вижу я вокруг, как много высоко поднятых
священнических воротников с запасной английской булавкой, на которой
болтаются еще две, три, четыре... Узкие лица, воспаленные от бессонной
ночи глаза, младенец в бельевой корзине сосет из рожка молоко, покуда отец
его тщетно требует пива там, где наливают чай. Утреннее солнце медленно
извлекает из тумана белые дома, красно-белый огонь маяка облаивает нас, а
пароход, пыхтя, входит в гавань Дан-Лэре. Чайки приветствуют его. Серый
силуэт Дублина выглянул из тумана и снова исчез; церкви, памятники, доки,
газгольдер, робкие дымки из труб; время завтрака наступило пока для очень
немногих, Ирландия еще спит. Носильщики на пристани протирают сонные
глаза, таксисты дрожат на утреннем ветру. Ирландские слезы встречают и
родину и вернувшихся. Имена, словно мячики, летают в воздухе.
Я устало перешел с корабля на поезд, с поезда через несколько минут -
на большой темный вокзал Уэстленд-Роу, с вокзала на улицу. В окне черного
дома молодая женщина убирала с подоконника оранжевый молочник. Она
улыбнулась мне, и я улыбнулся в ответ.
Обладай я такой же несокрушимой наивностью, как тот молодой немецкий
подмастерье, который в Амстердаме познавал жизнь и смерть, нищету и
богатство господина Каннитферстана [имеется в виду рассказ И.П.Гебеля
"Каннитферстан" (по-русски известен в стихотворном переложении
В.А.Жуковского "Две были и еще одна")], я мог бы в Дублине узнать все о
жизни и смерти, о нищете, богатстве и славе господина Сорри. Кого бы я ни
спрашивал, о чем бы я ни спрашивал, я на все получал односложный ответ:
"Сорри" [sorry - простите, не понимаю (англ.)]. И хотя я не знал, но мог
догадаться, что утренние часы между семью и десятью - единственные, когда
ирландцы склонны к односложности. Поэтому я решил не пускать в ход свои
скудные познания в языке и с горя утешился тем, что я по крайней мере не
так наивен, как наш достойный зависти подмастерье в Амстердаме. А до чего
же хотелось спросить: "Чьи это большие корабли стоят в гавани?" - "Сорри".
- "А кто это высится на пьедестале среди утреннего тумана?" - "Сорри". -
"А чьи это оборванные, босоногие детишки?" - "Сорри". - "А кто этот
таинственный молодой человек, который стоит на задней площадке автобуса и
очень здорово подражает автоматной очереди: так-так-так - разносится в
утреннем тумане?" - "Сорри". - "А кто скачет, кто мчится под утренней
мглой при сером цилиндре и с тростью большой?" - "Сорри".
Я решил полагаться не столько на свой язык и чужие уши, сколько на
собственные глаза и довериться вывескам. И тогда все эти Джойсы и Йитсы,
Мак-Карти и Моллои, О'Нилы и О'Конноры предстали передо мною в качестве
бухгалтеров, трактирщиков, лавочников. Даже следы Джекки Кугана вели,
казалось, сюда же, и наконец я вынужден был принять решение, вынужден был