"Генрих Белль. История одного солдатского мешка" - читать интересную книгу автора

наконец на покинутую ригу, уселся, перекинул на живот свой мешок, развязал
его, поел солдатского хлеба с маргарином, пару конфет, и тут его застали
русские солдаты - спящего, с заплаканным лицом пятнадцатилетнего
мальчугана, с расстрелянными пулеметными лентами вокруг шеи, с чуть
кисловатым от конфет дыханием. Они поставили его в колонну, и Вальтер
Хабке поплелся на восток. Шпандау ему уже не суждено было увидеть.
Тем временем селение Нестройно побывало в немецких руках, перешло к
полякам, снова стало немецким, опять было занято поляками, и матери
Стобского исполнилось семьдесят пять лет. Письмо капитана Хуммеля все еще
хранилось в бельевом шкафу, в котором давно уже не было никакого белья.
Картофель - вот что держала в нем матушка Стобская. За картошкой, в
глубине, висел большой окорок, в фаянсовой миске лежали яйца, еще глубже,
в темном углу, стоял бидон с растительным маслом. Под кроватью сложены
были дрова, а на стене, перед иконой ченстоховской божьей матери,
красноватым светом теплилась лампадка. В хлеве за домом похрюкивала тощая
свинья, коровы уже давно не было, и дом заполняли семеро шумных ребятишек
семейства Вольняков, у которых бомбой разрушило дом в Варшаве. А по улице
то и дело тянулись колонны пленных с изъязвленными ногами и несчастными
лицами. Они проходили тут почти ежедневно. Сначала Вольняк выходил за
ворота, ругался, иной раз брал в руки камень и даже запускал им в солдат,
но вскоре он засел в своей каморке, выходившей на задний двор, в той самой
каморке, где некогда Йозеф Стобский занимался ремонтом часов, гравировал
рисунки и надписи на браслетах, а вечерами возился со своими промасленными
колесиками.
В 1939 году одни польские пленные проходили здесь на восток, другие -
на запад; позже тут проходили в западном направлении русские пленные; а
теперь уже продолжительное время тянулись на восток германские
военнопленные. И хотя ночи еще стояли холодные и темные, а жители
Нестройно спали крепко, они просыпались, когда с улицы доносился гул
тяжелых шагов.
По утрам мамаша Стобская поднималась раньше всех в Нестронно. Набросив
пальто на зеленоватую ночную рубашку, она разжигала огонь в печи, наливала
масло в лампадку перед иконой божьей матери, выносила золу в мусорную яму,
задавала корм тощей свинье и возвращалась в свои комнаты, чтоб приодеться
к ранней обедне. Однажды утром, в апреле 1945 года, она увидела у порога
своего дома светловолосого юношу - он лежал, судорожно сжимая в руках
сильно выцветший солдатский мешок. Матушка Стобская даже не вскрикнула.
Положив на подоконник черную вязаную сумочку, в которой она хранила
польский молитвенник, носовой платок и несколько зернышек чебреца, она
нагнулась над молодым человеком и сразу увидела, что он мертв. Даже теперь
она не закричала. Рассвет еще не наступил, лишь сквозь церковные окна едва
брезжила желтизна, и матушка Стобская осторожно вынула из рук покойника
солдатский мешок, тот самый, в котором некогда хранились молитвенник ее
сына и кусок домашней копченой колбасы, изготовленной из мяса ее
собственного поросенка, втащила юношу через порог на каменный пол сеней,
пошла к себе в комнату, захватив с собой невзначай солдатский мешок,
бросила его на пол и стала рыться в пачке грязных, почти обесцененных
бумажных злотых. Затем она пошла в деревню и разбудила могильщика.
Позднее, когда юношу похоронили, она обнаружила у себя на столе мешок,
подержала его в руках, помедлила, а потом достала молоток и два гвоздя,