"Генрих Белль. Завет " - читать интересную книгу автора

"альтернативное" издательство "Ламуф", писатель отдал туда свою опальную
повесть, которая в 1982 году увидела свет. Лейтмотивом едва ли не всех
рецензий было изумление: критики отказывались понимать, как можно было такую
вещь тридцать пять лет держать под спудом.
Наш читатель, знакомый с искусством Бёлля давно и основательно, без
труда подметит, что в этом дебютном произведении с немалым изяществом
обозначены и, так сказать, предварены многие мотивы будущего творчества
писателя, а некоторые уже воплощены с незаурядной художественной силой. И в
первую очередь это касается изображения войны, ее страшной окопной правды.
Тут надо бы заметить, что живописанием своего фронтового прошлого Бёлль
никогда особенно не увлекался. Герой одного из его военных рассказов
признается, что ему нравятся пушки, "даже когда они стреляют". В этом
"даже" - все отношение Бёлля к войне: она ему тем интереснее, чем дальше от
самой себя, от своей человекоубийственной сути. Однако в 1947 году вчерашний
фронтовик, только что вернувшийся из американского плена, видимо, не только
считал своим долгом, но и жаждал поведать о неправедной войне, которую ему
пришлось пройти всю, от звонка до звонка, и рассказать подробно, точно и
специально то, что пережил он сам. Сцены боевого крещения, описанные в
заключительных эпизодах "Завета", на мой взгляд, принадлежат к числу лучших
страниц бёллевской прозы вообще. Но главное в повести все-таки не
противостояние фронтов, а, как всегда у Бёлля, извечное - что в военной, что
в мирной жизни - противостояние правды и лжи, совести и приспособленчества,
"причастия агнца" и "причастия буйвола". И, пожалуй, именно в этой
узнаваемости поэтики и нравственных коллизий - основное обаяние повести:
воспринимая ее будто в обратной перспективе, сквозь опыт всего позднейшего
творчества Бёлля, читатель радуется тому, что даже в этой дебютной вещи
автор уже сумел в полной мере оказаться самим собой.
М. Рудницкий





I

Сегодня, многоуважаемый сударь, я повстречал молодого человека, чья
персона Вам, смею полагать, небезызвестна. Фамилия его Шнекер, живет он,
сколько я знаю, уже не первое десятилетие по соседству с Вами и был школьным
товарищем Вашего брата, пропавшего без вести. Но это еще не все. С
сегодняшнего дня я знаю, что Вы вот уже пятый год тщетно ждете хоть
какой-нибудь весточки от Вашего брата, о судьбе которого Вам сообщили только
обычную казенную ложь - "пропал без вести", и точка. Так вот, Шнекер вполне
мог бы эту ложь прояснить. Только два человека на свете в силах избавить Вас
от роковой безызвестности, один - это Шнекер, другой - это я. Я молчал.
Когда Вы прочтете мой отчет, Вы поймете: не мог я просто так к Вам заявиться
и, что называется, всё выложить.
Простите меня: мне придется сообщить Вам нечто, чего не смягчишь и не
приукрасишь. Ваш брат погиб.
А вид у Шнекера вообще-то был очень даже бодрый. Я заприметил его среди
больших красных ящиков с геранями на террасе летнего кафе, под одним из